«Убыл по этапу на 10 лет без права переписки»

Террор 1937-1938 гг. на Житомирщине. Пример семьи Гончаруков.

Прошедший, 2012-й, год «День» условно назвал Годом «Списка Сандармоха». Напомним, редакция не только последовательно печатала материалы профессиональных историков и журналистов, но и значительно увеличилось количество писем наших читателей, где они рассказывали драматичные и часто трагические истории своих семей. Одна из таких — история семьи Гончаруков (сына родители записали Гончаренко, чтобы как-то отвести надвигающуюся беду), опубликованная в «Дне» №46-47 от 16 марта 2012 года (см. материал «О Звягеле замолвлю слово»). Однако автор той статьи Владимир Гончаренко («сын врага народа, с семилетнего до десятилетнего возраста пребывал на оккупированной территории»), стремясь донести до широкой общественности правду о репрессиях на землях Житомирщины, позже сам приехал в редакцию и рассказал историю своей семьи детальнее. Приводим ее, ведь она отражает трагедию миллионов судеб, несправедливо разрушенных тоталитарным режимом.

АГИТАЦИЯ — ТЕРРОРОМ. СПИСОК БЕРДИЧЕВА

«Мой отец родился на Ровенщине, которая до 1939 года входила в состав Польши. Во время Первой мировой войны он был пулеметчиком в войске, а когда война закончилась, вместе с братьями решил перейти в «социалистический рай». Женился в Новоград-Волынском. Моя мама родом из шевченковских мест, ведь дед родился в Моринцах. Во времена царизма в Российской империи он дослужился до чина «коллежского асессора», тогда это давало право на «личное дворянство», но чем-то дед не удовлетворял власть имперско-белую, как и его внуки — красную, «красного разлива». Не имели украинцы своего государства.

Впоследствии родители переехали на работу в Бердичев, что на Житомирщине. Отец устроился там в земельный отдел. Но наступил 1937 год, который принес тотальные аресты. Так называемый Большой Террор 1937-1938 гг. планово (по разнарядкам на местах и под контролем центра) проводился, как известно, во исполнение июльского (1937 г.) постановления Политбюро ЦК ВКП(б) и приказа НКВД СРСР от 5 августа.

В Бердичеве, в частности на ул. К. Маркса, где мы снимали жилье (это название, как и фамилии других «вождей», портит город до сих пор), аресты прокатились от двора ко двору. Улица К. Маркса, извиваясь, как змея, словно ползет к недалекой тюрьме, поэтому местным контингентом было удобно и проще выполнять и перевыполнять юбилейные сатанинские, спущенные из Москвы — Киева, планы заготовки «расстрелопоголовья»… людей. 12 декабря 1937 отец с матерью пошли на первые выборы в Верховный Совет СССР по конституции 36-го года. (Первые выборы-кощунство в ВС УССР были пренебрежительно назначены во вторую очередь и состоялись уже 26.06.1938). Избирательная агитация проводилась в сочетании с неслыханным террором. Тогда уже сложился стандарт фальсификации выборов: посетили 96,8% избирателей, 98,6% за блок коммунистов и беспартийных, независимо от правды. Мои родители не могли быть за тот ужас, который происходил в империи под красным камуфляжем.

Ночью арестовали соседа, на следующий день отец говорят маме: «Прошлой ночью забрали соседа, сегодня — моя очередь». Нетрудно было догадаться. Так и случилось. Все соседи (около адреса: К. Маркса, 80, по старой нумерации) — мужчины с украинскими фамилиями (возможно, и поляки) были репрессированы. Очевидно, настоящие данные результатов «выборов» усиливали ярость и ожесточение режима».

«К-Р НАСТРОЕН, ПРОВОДИТ К-Р РАБОТУ, СВЯЗАН С ИНОСТРАННОЙ РАЗВЕДКОЙ»

«Сегодня у меня есть личное дело отца, поэтому можем воспроизвести ход этих событий, — продолжает пан Владимир. — Уполномоченный Бердичевского горотдела (БГО) НКВД УССР Кочкин открыл дело относительно моего отца, обвинения: «к-р (контрреволюционно) настроен, проводит к-р работу, связан с иностранной разведкой». Опер, сержант Грицик, постановил содержание в тюрьме. Утвердил это начальник БГО НКВД ст. лейтенант госбезопасности Мартынюк. Это же постановил и горпрокурор Максимов. И все это в течение одних суток. А ночью арестовал отца участковый инспектор Гуральник, «красно-рыжей масти», говорил, что отец скоро вернется. Кстати, ордер без фамилии исполнителя и подписи начальника. Госбандиты прятали следы преступления против человечества. Сразу же отца допрашивал Кочкин, прицепил ему «вредительство при посадке лесов на колхозных полях».

Протоколы допросов — абсолютно безграмотные. Подписи отца совсем разные, не мог уже писать, помогали, ночью подвергали пыткам. По правилам, допрашивали и арестовывали тоже ночью, тогда же и пытали, нечего было говорить и о сне. Говорят, что арестованным там ломали пальцы дверьми. С Никоном Гончаруком, отцом, упражнялись целых пять дней и ужасных ночей.

В «обвинительном заключении» отца обвиняли в том, что он якобы польский шпион. А в конце этого документа — «включить в список для представления в НКВД СССР». Там, в Москве, длинные расстрельные списки, беснуясь, подписывали «мурзы» и в праздник Рождества Христова — 7 января 1938 года. Справка о расстреле от 14 января 1938 года подписана зам. нач. житомирского УНКВД капитаном Якушевым. О том, что отца убили, мама не знали, поэтому ходили в тюрьму, носили передачи, а охрана, угрожая, ее нагло прогоняла. Тогда мама прятались за углом, а я, трехлетний с «хвостиком», нес эту передачу. Впоследствии нам сказали, что отец «убыл по этапу на 10 лет без права переписки». Врали, нелюди! — За что?! — «Враг народа!»

Дети в школе брата около завода «Прогресс» (пример подлой пропаганды при средневековой жестокости) плакали: их родители арестованы. А однажды ночью через наш двор к леваде бежал мужчина и ужасно кричал. За ним гнались, как борзые на охоте, ругались и стреляли. Возможно, это отец пытались выкарабкаться из того ада на земле — НКВД, где безбожно истязали. Воля к жизни толкала несчастного на отчаянный шаг в тех ужасных условиях. Возможно, отца застрелили у нас во дворе в саду. А может, какой-то отчаянный и выбрался из лап палачей

Платить за жилье было нечем, хозяйка нас «попросила», жили в полуразвалившемся флигеле… Мама всю жизнь ждали своего любимого мужа, надеялись на чудо. Чуда не произошло. В школе, где мама преподавали, на собраниях требовали, чтобы жены «врагов народа» отказались от мужей. Мама, подхватив нас с братом, покинули собрание и были уволены с работы. Благородно, смело и крайне опасно, могли заслать в какой-нибудь «Алжир» — «Актюбинский лагерь жен предателей родины», а нас с братом, изменив имена и фамилии, по разным детдомам, чтобы вырастить янычаров. СЛОН — «Соловецкий лагерь особого назначения» (в 1937 г. название несколько иное) отцу «не светил» — не достоин «особого назначения, решали проще и на месте».

Мама, воспитанница Острожского женского училища, опять же благородно, готовы были пойти за мужем в Сибирь (как бывало в «русском мире»). Так поступила ее младшая сестра, пошла (правда, на Волгу) за мужем, преступление которого — членство в «Просвіті» и пение «Ще не вмерла Україна» в хоре; его братья, деятели «Просвіти», тоже подверглись репрессиям.

Брат отца Мефод жил в Ленинградской области, расстрелян осенью в 1938 году. Второй брат отца, Яков, после «золотого сентября» (1939 г.) уничтожен за неделю до войны на Ровенщине. За соответствующий период 1939—1941 гг. уничтожено и депортировано в Сибирь около 150 тыс. жителей Ровно и окрестных крестьян. Тоталитарный режим тотально вырубал целые семьи, общественные слои, народы.

Сотрудник местного музея проводил экскурсии и вел документацию на украинском языке, за это был арестован и расстрелян.

Преступники на местах просили Москву увеличить планово директивные объемы расстрелов. Москва приветствовала и благословляла этот пламенный порыв.

В плановом тоталитарном хозяйстве — плановое под «мудрым руководством» истребление популяции населения, расстрелы людей, как юбилейный праздничный миллионнократный салют, ритуальное жертвоприношение общины в ХХ в., дикие стратегия войны и шовинизм!»

РЕПРЕССИИ ПРОТИВ ДЕТЕЙ «ВРАГОВ НАРОДА»

«После войны брат, военный фельдшер, с отличным аттестатом за среднее образование, дважды пытался поступить в Ленинградскую военно-медицинскую академию, не приняли. Поэтому уволился из армии, окончил студии медицины во Львове и защитил в институте Филатова диссертацию по проблемам тканевой терапии в геронтологии.

Вместе с братом пробовал поступить в ту же академию другой украинец — воздушный десантник, у которого отец тоже был репрессирован. Не приняли десантника по состоянию здоровья, бедолага упрекнул комиссию: «Как прыгать с большой высоты затяжным прыжком, когда парашют раскрывается перед приземлением, то мое сердце здорово, а как учиться на врача, то больное!». Этот эмоциональный порыв не растрогал особый отдел — иди радуйся и гордись, что имеешь высокую честь прыгать «За Сталина, за партию!» пока там тебе везет, учиться разрешено другим, без «пятен» в биографии. А «пятнал» людей сам преступный режим.

Меня с хорошими вступительными результатами в Политехнику бросили на тяжелую непопулярную специальность, в постоянных разъездах по «союзу нерушимому» и раз в страну, почившего в бозе соцсодружества, Румынию (мне в «капстраны низя!»), налаживал работу тепловых электростанций, изучаю и аналитически описываю переходные температурные режимы турбин».

«РОДНАЯ РЕЧЬ» И «ЧИТАНКА»

Кстати, пан Владимир вспоминает и некоторые другие красноречивые факты, которые стоит напомнить сегодня.

После войны в Новограде-Волынском были две украинские средние школы, одна украинская начальная и две русские, одна из последних — в помещении бывшей немецкой. Вспоминает пан Владимир и учебники, по которым дети учились: «Русский назывался «Родная речь» и был на хорошей бумаге с твердым переплетом золотистого цвета и цветной картинкой. Украинский учебник назывался «Читанка». Был на газетной серой бумаге, обложка никакая: грязно-серого цвета из бумаги с фракциями стружки, такая, что можно было загнать занозу в детские пальчики. Почему так? А чтобы через негативные эмоции пробраться в незащищенную детскую душу и внушать отвращение к книжке, языку и, в конце концов, к своей национальной идентичности. Что касается других уроков, то военная подготовка и физкультура вообще проводились на русском языке».

О ходе своего «расследования» истории жизни и смерти отца пан Владимир рассказал: «Я обратился в СБУ, откуда меня направили в Житомирский областной архив, там попросили за копию 102 грн. Потом мне помогли во Львовском областном совете, туда бесплатно послали все необходимые документы. Во Львове вообще дело с протестами и разоблачением преступлений советского режима обстоит совсем по-другому: там возмущаются открыто и во весь голос».

В ПАМЯТЬ ЖЕРТВ — УБОГИЙ КАМЕНЬ, ВОЖДЮ ПАЛАЧЕЙ — ПОМПЕЗНЫЙ ПАМЯТНИК

«Недопустимо забвение жертв всех времен, мы должны делать выводы, чтобы не вернулась наша трагическая история.

В Бердичеве частично отдали дань памяти жертвам Большого Террора 1937—1938 гг. Упорядочили место их захоронения, установили черный обелиск вместо предыдущего креста. На здании бывшего НКВД есть мемориальная табличка. Очень скромный мемориальный знак (скорее, значок) в память замученных прислонен возле стены этого сооружения, люди приносят сюда цветы, зажигают свечи. А в центре города, на ул. К. Либкнехта, перед административным учреждением — помпезный памятник идеологу террора. Это обижает потомков замученных, порядочных людей! Взяли бы бердичевляне пример с соседей, прогрессивного Новограда-Волынского (Звягеля), где общественность официально убрала из центра вдвое меньшего по размерам террориста (памятник в 2014 году убрали — прим. А.Г.).

Хоронили жертв и во дворе НКВД, теперь там осуществляется хозяйственная деятельность, по рассказам, находят скелеты жертв. Что с ними? Это же останки родственников бердичевлян, да и не только. Возможно, это останки отца. Надо чтить память жертв и не допустить трагедию снова!

Глядя на поле захоронений, осознаешь, что жертвы были массовыми. Несколько томов научно-документальной серии книг «Реабилитированные историей. Житомирская область» открывают миру тысячи фамилий жертв и документов, описывающих весь масштаб этой национальной катастрофы. Фамилия моего отца — Гончарук — аж на 393-й странице второго тома, а это только начало алфавита, на странице двенадцать описаний жертв. Мы обязаны должным образом чествовать память этих невинных людей.

В помещении бывшего НКВД на улице до сих пор Дзержинского (абсолютная аморальность!) должен быть музей «Застенки НКВД», а в тюрьме — Мемориал «Лагерь смерти «За «Прогрессом» (Бердичев 1937-1938), события того времени вне прогресса, возвращение в мрак дикой опричнины; между тем, бердичевская тюрьма расположена за заводом «Прогресс». Улицы же, площади в память жертв Большого Террора в Бердичеве, где террор свирепствовал, нет, а должны быть в городе европейской Украины!»

КОММЕНТАРИЙ

С просьбой предоставить больше информации относительно масштаба репрессий в 30-ые годы на Житомирщине «День» обратился к Ларисе КОПИЙЧЕНКО — руководителю научно-редакционной группы областной редколлегии книги «Реабилитированные историей. Житомирская область». Вот что рассказала корреспонденту «Дня» пани Лариса:

— Наша группа создана в соответствии с постановлением Кабинета Министров Украины, распоряжением представителя Президента Украины в области в феврале 1993 года и продолжает работу и сегодня. За это время издано пять томов книги «Реабилитированные историей. Житомирская область». Основные направления — исследование периода репрессий с начала установления советской власти до 80-х годов прошлого века, увековечение памяти невинно репрессированных, возвращение забытых имен.

1937-1938 гг. сегодня принято называть годами Большого террора или годами, когда власть «вела войну против собственного народа» — последний термин был применен в одной из публикаций в «Літературній Україні» в 1993 году. Почему именно так — в эти годы в результате репрессий погибло большинство граждан Украины, которые были репрессированы и уничтожены по приговорам внесудебных органов. Одним из таких органов были «тройки», созданные при областных управлениях НКВД.

Как административная единица наша область образована 22 сентября 1937 года. Поэтому до создания органов НКВД в области приговоры выносились «тройками» Киевской и Винницкой областей. У нас данные о приговорах так называемой «тройки» по районам, которые раньше были в составе Киевской области (это районы и горсоветы прежних Коростенского, Новоград-Волынского, Житомирского округов, а также Андрушевский, Базарский, Брусиловский, Вчерайшанский, Корнинский, Малинский, Попильнянский, Ружинский районы), где за период с августа по октябрь 1937 года к высшей мере наказания были приговорены 917 человек и к заключению в лагерях и тюрьмах 1258 человек. Данные по районам, которые раньше входили в состав Винницкой области, еще изучаются. Это уникальные данные, за которыми стоит очень большая и кропотливая работа.

Причем эти данные мы собирали, пересматривая буквально каждый протокол «троек» по Киевской, Житомирской областях, протоколы комиссий НКВД СССР и Прокурора СССР, которые принимали решение об осуждении граждан области в соответствии с приказами и директивами центральных органов. Так, например, по приказам НКВД СССР № 00439 от 25 июля 1937 г. (немецкая линия) и № 00485 от 11 августа 1937 г. (польская линия) было уничтожено много людей: осуждены 1647 человек немецкой национальности, из них — 1467 граждан были расстреляны, и 7113 поляков. В такие списки часто попадали представители других народов, потому что люди жили рядом. Когда арестованных допрашивали, они не выдерживали пыток и называли имена своих соседей, товарищей по работе. Был введен альбомный порядок оформления дел. Рассмотрение дел проводилось заочно, по спискам, которые сшивались в альбомы и отсылались местными органами НКВД в Москву. В списках указывали вину (статья, по которой проходил арестованный) и коротко излагали суть дела. Приговоры приводили в исполнение на местах.

«Тройка» при НКВД Житомирской области работала с 23 октября 1937 года по 10 мая 1938 года. За это время было рассмотрено 3751 дело на 6360 человек, из которых 3931 впоследствии расстреляли.

В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) от 15 сентября 1938 №1164/22 и изданному приказу НКВД СССР 00606 от 17 сентября 1938 года относительно дел по оставшимся контрреволюционным национальным элементам, они были переданы особым «тройкам» на местах. Эти «тройки», как правило, состояли из начальника Управления НКВД по области, первого секретаря областного комитета КП(б)У и прокурора области.

Особая «тройка», функционировавшая в области в течение 20 сентября — 3 ноября 1938 года, осудила 4203 человека, из них к расстрелу — 4165, к заключению в лагерях — 38. Как правило, после каждого заседания составляли два протокола — первый на расстрел, второй — на заключение в тюрьме или лагере.

Как рассказывал позже на допросах член такой «тройки» Житомирской области, бывший начальник из Управления НКВД по Житомирской области, — Вяткин (позже был казнен), членам этих «троек» раздавали альбомы с фамилиями арестованных и информацией о том, в чем они обвинялись. Но никакого обсуждения инкриминируемых им преступлений не проводилось, просто напротив фамилий ставилась буква «р», означавшая «расстрел», или цифра — срок лишения свободы. Были случаи, когда людей расстреливали, а протоколы заседаний «тройки» еще не были подписаны, то есть беззаконие было полное, не соблюдались даже элементарные нормы судопроизводства. Свидетельства, признания добывались незаконными методами. За это некоторые потом поплатились своей жизнью.

А 17 ноября 1938 г. постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О прокурорском надзоре и ведении следствия» (утвержденном Политбюро 15 ноября) прекращается деятельность всех чрезвычайных несудебных органов, запрещается проведение массовых операций, аресты разрешается проводить только с санкции суда или прокурора. Восстановлен ранее существующий порядок согласования арестов с заинтересованными ведомствами и парторганами. То есть речь шла об остановке шквала репрессий, введения, в частности, прокурорского надзора за рассмотрением подобных дел.

В годы Большого террора было арестовано 397 священников, из них — 253 человека расстреляли, а 127 — осудили. Среди жертв были служители православной и римско-католической церкви, протестанты-баптисты и представители иудейской религии. Возможно, были и другие, сегодня имена других жертв нам не известны.

Если говорить о людях, которых официально относили к интеллигенции, то в годы Большого террора были арестованы 58 партийных работников, из них — расстрелян 31 человек, работников советских учреждений соответственно 39 и 24, медицинских работников — 117 и 75, из 24-х арестованных работников сельского хозяйства расстреляли всех, из ветврачей — арестовали 51 человека, расстреляли — 32, преподавателей вузов и техникумов — соответственно 88 и 55 человек.

Представляете такое: из 27 арестованных студентов расстреляны 8 человек? Учителей — арестовано 688, расстрелян 331, журналистов — из 18 арестованных расстреляны 14, юристов — 37 и 21 соответственно, работников музеев — 10 и два человека. Отмечаю, в годы Большого террора на Житомирщине была расстреляна основная масса тех, кто был казнен за все годы репрессий, в том числе из интеллигенции. Эти данные мы пока относим к предварительным, но в них сомнений нет. Они могут измениться, но в основном в сторону увеличения. Правда, были случаи, что кого-то приговорили к расстрелу, но не расстреляли, и такие люди остались живы, возможно, приговоры заменили другим наказанием.

Прошли репрессии против преподавателей Житомирского педагогического института имени Ивана Франко, Житомирского сельскохозяйственного института и многих других наших земляков. Например, члена Центральной Рады УНР Савватия Березняка, потомка выдающегося исследователя Николая Миклухо-Маклая — геолога, специалиста в отрасли стратиграфии, технотроники и магнетизма Артемия Миклухо-Маклая; общественного деятеля, художника Игнатия Раузе, епископа Михаила Руберовского; доцента Житомирского сельскохозяйственного института, кандидата технических наук Петра Прилипы.

Марта КОВАЛЬЧУК, Эльвира МАТРОСОВА, Валерий КОСТЮКЕВИЧ, Житомир.