Зона

Зона жила своей нормальной, размеренной зэковской жизнью. Высокий кирпичный забор и натянутая по верху колючая проволока-путанка отгораживала зэков от свободы. Глубже, внутри зоны, нейтральная прострелочная полоса шириной метра два. За ней еще несколько заборов, но уже состоящих только из колючей проволоки. На вышках прапорщики-контрактники с автоматами.

В общем, с виду зона как зона, таких в Украине немало. Но Бердичевская – особая и режим у нее особый. Да и сидят тут особо опасные рецидивисты…

– Проходи, проходи, – сказал начальник колонии полковник Мазуревич вошедшему в кабинет своему заместителю Шафранскому. – Разговор есть. Приближается день рождения у нашего депутата. Надо готовить подарок! Что скажешь?

– В прошлом году мы ему подарили гетьманскую булаву – символ власти, – произнес Шафранский. – А сейчас я думаю… – замначальника задумался.

– Правильно мыслишь, – недослушав его, похвалил Шафранского Мазуревич. – Вот и я так думаю. Нарисуем портрет депутата. Слава Богу, художники в зоне еще не перевелись. Чего только стоит рецидивист Березной. Червонцы на свободе так рисовал, что в банке хрен отличали от настоящих. Айвазовский!

Мазуревич достал из стола старые предвыборные листовки с фотографиями депутата.

– Найди получше и отнеси в зону. Вопросы есть? – спросил Василий Франкович.

– Никак нет, товарищ полковник, – ответил Шафранский.

В тюремной мастерской за самодельным мольбертом, высунув язык, рецидивист Березной малевал Тараса Шевченко.

– Ай молодец, ай молодец! Красиво рисуешь, – вместо приветствия заметил Шафранский.

– То же самое менты мне говорили перед первой отсидкой, – ответил рецидивист.

– Не понял? – переспросил Шафранский.

– Ну, менты, когда меня повязали, тоже базарили, что уж очень красиво я червонцы рисую. А следователь, мудак, вместо допросов заставлял в его кабинете доллары рисовать. Я-то нарисовал, а он срок накрутил на полную катушку. Сука!

– Прекратить болтовню, – повысил голос Шафранский. – Ты лучше скажи, как тут в зоне – порядок?

– Порядок, – вытянувшись по стойке смирно, ответил рецидивист. А сам, поправляя очки на переносице, подумал: “Это вы всю страну в свое время в зону превратили. Я то что, иконы малевал, церкви и костелы разрисовывал. Ну подумаешь, иногда, если денег не хватало, пару червонцев нарисую. А вот вы такой могучий Советский Союз просрали. Его американцы столько лет не могли развалить. А вы вместе с беспредельщиком Горбачевым, за один день по ветру пустили. Демократы!

Или взять Саньку Штифта. Шел по улице, никого не трогал. А тут подходят два залетных фраерка и предлагают: “Снимай шубу и шапку”. Он так и сделал. С одного снял шубу, а с другого – шапку. А так, как у него уже было за плечами две ходки – значит рецидивист. И менты бросили его опять на зону. Беспредельщики!».

Березной сплюнул в душе.

– Возьми, – Шафранский протянул Березному листовку с фотографией депутата. – Да смотри мне, у него родственник спикер парламента.

Рецидивист не знал слово “спикер”, но понял, что это наверное, как член правительства.

– При написании портрета ты должен перевоплотиться, жить и думать за нашу страну, как он, тогда и портрет получится, – подсказал Шафранский.

– Не догнал! Это как понимать перевоплотиться? Я, вор в законе, должен ссучиться и на кумовьев работать? Так это понимать? Ничего у нас с тобой не получится, гражданин начальник. Не выйдет!

– Успокойся, Березной, никто тебя не вербует. Просто ты должен войти в образ и тогда к тебе придет вдохновение и все пойдет как по маслу…

Слух о том, что рецидивист Березной рисует депутата, разошелся по зоне со скоростью размножения тараканов в тюремной камере.

– Интересно, к какой группировке он принадлежит, – увидев портрет депутата, поинтересовался Игорь Набойченко, отбывающий срок за убийство следователя.

– Если судить по лицу, то к нашей, троещенской, – ответил Женька Колеватов из третьего отряда. – А вообще портрет ништяк получился.

– Эй, Айвазовский! – кричал бандит Микола по кличке “Броневик”, – ты бы его с красным бантом на кожаной тужурке нарисовал. Как ни есть, а депутат все же!

Большой “знаток” живописи, убийца Лом, у которого тюремный срок был больше чем его собственный возраст, кинув взглядом на портрет, радостно потирая руки, сказал:

– Шё ты, братан, в натуре намалевал, это же вылитый рецидивист, век свободы не видать. Ну ты даешь, Березной.

– Кончай пургу гнать, линяй отсюда, – не выдержал Березной, – тоже мне ценитель искусства нашелся.

– Я не понял, – переспросил Лом, – это ты меня послал или спасибо сказал.

– Да че тут базар разводить, – вмешался в разговор потомственный щипач Васька Карась, – сразу видно, что депутат наш человек, путный.

– Гляди, Пикассо, если хорошо намалюешь, может он перекидку в зону организует?

При слове “перекидка”, у художника поднялось настроение, и на лице снова заиграла улыбка.

– Да не стой с таким видом, будто тебя Мазуревич с Шафранским усыновили. Ты скажи, козлиная твоя морда, ты меня послал или спасибо сказал?! – опять набросился на художника Лом.

Березной понял его слова, как угрозу. Ведь для Лома убить человека это равносильно, что алкоголику рюмку водки выпить на похмелье.

Кто-то из заключенных, просунув голову в дверь мастерской, крикнул:

– Шухер!!! Пахан с замполитом идут!

Через минуту-другую в мастерскую вошел Мазуревич и замполит Примаченко.

– Ну как продвигаются наши дела? – спросил Мазуревич.

“Мои дела у тебя в сейфе лежат, гражданин начальник”, – хотел было ответить Березной, он для этого уже рот открыл, но подумав, сказал другое:

– Продвигаются.

– Ну-ну, показывай, что сотворил? – Мазуревич подошел к мольберту.

– Матерь Божья! Это ты что нарисовал? – схватился за голову начальник колонии. – ты должен быть показать депутата честью и совестью Верховного Совета, рыцарем украинской демократии, – накинулся на художника Мазуревич. – А что мы видим? Голова, как кулачек, взгляд насупленный, плечи метровые, брови широкие. И вообще, депутат на бандита похож.

– Это Березной специально плечи метровые нарисовал, – донеслось из глубины мастерской, – чтобы ордена и медали было куда цеплять.

Замполит резко повернул голову в сторону говорящего, чтобы запомнить его в лицо. Это был мокрушник Филин, недавно переведенный этапом из Одесской колонии.

– Так я че базарю, гражданин начальник, поднявшись с табуретки и сняв шапку с головы, произнес Филин. – Этот портрет мне в натуре напоминает загадку о Брежневе:

Брови черные, густые,
Речи длинные пустые,
Кто даст правильный ответ,
Тот получит десять лет.

– Отгадал я, отгадал, – радостно закричал Лом, – это Витька Гусь с четвертого отряда!

– А твои отгадки, волчара позорный, мне по фене, – огрызнулся Березной.

– Разговорчики! – грозно заметил замполит Примаченко. – Распустились тут!

– Гражданин начальник, – обратился к Мазуревичу Березной, – мне бы фотографию депутата покрупнее. А то дали “шибзик” и хотите с г… пулю слепить.

На какую-то секунду начальник колонии задумался:

– Будет тебе фотография, – пообещал Мазуревич, – достану!

– Все сделаю, но Вас и зону не подведу, – клятвенно заверил Березной. А для большей убедительности ногтем большого пальца щелкнул по зубам.

Заключенные уважали Мазуревича. Наверное, нет в Украине такого исправительного учреждения, где бы не слышали его фамилию. А как не уважать, если в «семидесятке» осужденные всегда сыты и обеспечены работой.

Я шел с Мазуревичем и замполитом на контрольно-пропускной пункт. Вдоль прострелочной полосы зажгли лампочки. То тут, то там раз за разом вспыхивал прожектор, освещая полосу и бегающих по ней громко лающий овчарок.

Не обращая внимания на их лай, Мазуревич, показав рукой на трехэтажное здание, сказал:

– Там заключенные выращивают перепелов. После Чернобыльской аварии перепелиное яйцо пользуется особенным спросом. На вырученные деньги покупаем все необходимое для учреждения.

Мазуревыч замолчал.

– Наверное трудно Вам в этих непростых экономический условиях, да еще с таким контингентом, – поинтересовался я.

– Не то слово, я бы сказал архитрудно, но мы оптимисты и надеемся только на себя. “Не жди рятунку ні від кого: ні від царів, ні від богів”, – процитировал известные еще со школьной скамьи слова Василий Франкович и, похлопав меня по плечу, сказал:

– Главное загрузить осужденных работой. Больно слушать, когда зэки просят работу. Сейчас при учреждении открыли мастерские по ремонту часов, телевизоров, бытового оборудования, ремонту автомобилей. Вот планирую построить котельную. Будет работать на отходах производства, установить ветряную мельницу. А значит, будет свое электричество. Да и с депутатом нам повезло, много помогает учреждению. Днями “гуманитарку” осужденным привез, телевизоры подарил. Вот так и трудимся.

На какую-то секунду Мазуревич задумался, а потом сказал:

– А Березной прав, – нельзя из дерьма конфетку сделать. Не получится. У тебя есть фотография депутата?

– Есть, и не одна, – ответил я, – принесу.

На КПП нас уже ожидал Шафранский.

– Ну как, прессе понравилась зона? – с улыбкой спросил Вячеслав Леонидович.

– Понравилась, но оставаться здесь не хочу.

…Приближался день рождения депутата. В тюремной мастерской рецидивист Березной наносил последние штрихи к портрету депутата.

– Эй, “Пикассо”, пусти в мастерскую, – стучал в дверь Лом. – Воли не видать, что не трону, только покажи свою “Лебединую песню”.

– У тебя глаза плохие, да и рот черный, можешь еще сглазить, – отвечал Березной.

…Когда Шафранский выносил из зоны портрет, Игорь Набойченко с грустью сказал:

– За такой шедевр, гражданин начальник, художника можно досрочно помиловать. Мне бы его талант.