Фотография на память

Всю ночь фотографу Блимусу снился удивительный сон: он выдает замуж свою дочь. Да за такого красавца, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Заморское приданое, много подушек и перин, автомобиль. Свадьба проходит на белом пароходе. На палубе танцы до упаду. Из динамиков “на всю катушку” звучит “Семь сорок”. И много, много денег.

Улыбаясь во сне, он долго не хотел просыпаться, но прозвенел будильник.

Придя на работу в фотоателье, Блимус в первую очередь рассказал сон своим коллегам Леве Кордашу и Леве Прилуку.

– И что это может значить, как вы думаете?

– Деньги к деньгам – это понятно всем. Приданое, пароход – это к богатству, танцы – к дороге, – с видом знатока объяснял сон Прилук.

– А все это значит, что сон тебе в руку, – добавил Кордаш. – Хороший день сегодня будет у тебя, нам такие замечательные сны не снятся. Невезучие мы.

– Григорий! Зайди ко мне, – прервал его директор горбыткомбината Казимир Адольфович Броницкий. – Есть заказ на выезде.

– Ты слышишь, я же тебе говорил, что сегодня твой день, – сказал Кордаш, поправляя осветители в студии. – Фарт прямо с утра тебе идет.

– Григорий, – сказал Казимир Адольфович, – на улице Воровского, возле завода “Комсомолец”, просят сделать семейные снимки. Давай бери камеру и мигом туда!

С трудом поднявшись по деревянной лестнице на второй этаж (мешала тренога и камера), Григорий Самойлович зашел в квартиру.

– Здрасьте! И кого мы будем снимать? – стараясь расположить к себе заказчиков, расплылся красивой улыбкой Блимус и слегка поправил свои волнистые волосы на голове.

– Мама наша помэрла. Ось хочым зробыты карточкы на згадку. Скилькы потрибно, стилькы и заплатым.

Фотограф сразу сделал печальное лицо:

– Да, да, я понимаю, это большое горе. Крепитесь.

В соседней темной комнате в гробу лежала женщина. Рядом сидели люди. Здесь пахло не свечами и ладаном, а самогоном и луком.

Фотограф долго настраивал камеру, но все, как назло, не вмещались в кадре. Комнатка была маленькая для такой фотографии.

– Вы мине извините. Умершая никуда уже не спешит, а я вижу, что и вы тоже. Я быстро принесу другую камеру. Тогда все поместитесь.

Через минут сорок запыхавшийся Блимус установил другую камеру.

– Вот сейчас все гит, – сказал Григорий Самойлович.

Родственники и соседи долго рассаживались возле усопшей. Каждый хотел быть на переднем плане. Чуть не дошло до драки. Но фотограф всех помирил, объяснив, что главное – покойница. С ним все согласились.

– Вы, женщина, присядьте тут, а вы, мужчины, станьте там и положите руки на гроб, ребеночка возьмите на руки. Соседи пусть станут поближе, но боком.

– Внимание! Все смотрят на камеру в эту “дюрочку”, никто не шевелится. Мальчик, мальчик, выйми пальчик со рта. Нет, птичка не вылетит с этой “дюрочки”, пока не выймешь пальчик со рта. Нет, обниматься не надо, и папиросу уберите со рта, мужчина, это я к вам обращаюсь.

Откуда-то раздавался храп, но в суматохе, царившей в комнате, фотограф не обратил на него внимания. Не обратил внимания и на фразу “Мамо, нэ хропить так голосно…”. Он продолжал расставлять людей.

Наконец, расположив всех у гроба и накинув черный платок себе на голову и фотоаппарат, сказал:

– Внимание! Снимаю.

Щелкнул затвор фотоаппарата.

– И сколько будем делать фотографий, – спросил Григорий Самойлович.

– Значыть так. Васи, Юри, Лени и мэни, маемо чотыры, сусидам (посчитала всех) – мАемо дэсять.

– Дэсять карточек.

– А мэни? – донеслось из гроба. – Вы що про мэнэ забулы? Я вас… таку мать…

На какую-то минуту в комнате повисла гробовая тишина. Держась за треногу камеры, с белым, как у покойника, лицом, на пол медленно сползал фотограф Григорий Самойлович.

Потом, резко поднявшись, схватил треногу с фотоаппаратом и с огромной скоростью, перепрыгивая через несколько ступенек, скатился вниз. За считанные секунды он был уже на работе.

В дверях фотоателье, томясь от безделья, стоял Лева Прилук.

– Что случилось, куда так спешишь, что ты так запыхался? Ше, за тобой кто-то гонится? Блимус оглянулся.

– Нет, уже никто никуда не спешит. Но там я такое видел.

– И шо ты видел?

– Ты не представляешь. Покойница попросила у меня фотографию.

– С твоим автографом? – переспросил Прилук, ничего не подозревающий о случившемся. – Значит, ты ей понравился.

– Кордаш! Ты слышишь? Блимус свои портреты с автографами раздает.

– Я этому не удивляюсь, за ним полгорода женщин сохнут. Надо его жене сказать, – ответил Кордаш и продолжил: – Но если поставит бутылку и закуску, то будем молчать, как рыба.

– Я правильно говорю, Лева? – задыхаясь от смеха, спросил Кордаш.

Эта удивительная история, в которую трудно поверить, действительно произошла в нашем городе. Узнав о ней, одни возмущались, другие – смеялись. Не до смеха было только одному Блимусу: не дай Бог кому-либо оказаться на его месте.