Пастор

Последнее время Жучкову снился один и тот же сон – его первая роль в городском театре, роль поводыря в спектакле “Невольник”.

…Леня медленно выходил на сцену, держа за руку, высоко закинувшего голову, слепого в темных очках. Дойдя до середины сцены, он останавливался, подносил правую руку ко лбу, как-бы всматриваясь вдаль, и вновь начинал двигаться. Сделав несколько шагов, он снова останавливался, оглядывался вокруг, проверяя, не сбился ли с пути, и шагал дальше. Шел он медленно, гордо и с достоинством, делая шестой или восьмой круг по сцене, слепой начинал нервничать, выдергивая свою руку из руки поводыря.

Режиссер и его помощники знаками показывали, чтобы он освободил сцену для другого действия. Но Леониду так не хотелось покидать сцену, и он, не обращая на них ни малейшего внимания, продолжал водить слепого. На двенадцатом или тринадцатом круге, точно не помню, у Леонида мелькнула мысль спуститься в зал, к зрителям. Но, подойдя к ступенькам, он передумал. Они были слишком высоки для юного артиста. И Жучков в который раз повел слепого опять по сцене. Леня чувствовал себя Моисеем. Зал дрожал от аплодисментов.

То ли от их шума, то ли от головной боли Леонид проснулся.

Тихо, чтобы не разбудить жену Татьяну, которая еще не оправилась от перенесенной операции, он приподнялся с постели и вышел на кухню.

Дверца шкафа, где хранилась домашняя аптечка с лекарствами, в тот момент, когда он доставал анальгин, предательски заскрипела. Днем этого скрипа он не замечал. А вот в ночной тишине он прозвучал, как пилорама в исправительной колонии, а попросту “семидесятке”, где Леонид когда-то работал механиком.

“Надо днем смазать – будь она неладна”, подумал он, запивая водой таблетку. Ведь каждый лишний шум может только навредить жене.

Сон прошел. Он повернулся и глянул на спящую жену. Мысленно поблагодарил Бога за то, что вот уже тридцать лет они идут по жизни вместе. И она, Татьяна, всегда поддерживала его и в горе и в радости. Ведь порой, казалось, все нужно начинать сначала, хоть жизнь текла, что называется, своим чередом.

Построили дом, вырастили двоих детей, дождались внуков. Казалось, пожинай плоды своего счастья. Но это не для него. Леонид человек, который прежде всего ставит заботу о ближнем, и не важно будь это ближний по крови или по духу. Ведь от механика до пастора церкви и депутата городского совета – это ли не путь человека, который действительно нашел свое место в жизни. “Человек, живущий опережая время”… Это о нем. О Леониде Борисовиче Жучкове…

Только во второй половине дня по депутатским делам Жучков попал в школу-интернат. По длинному, еще не высохшему от влажной уборки коридору, громко топая, пробегали дети. Равняясь с незнакомцем, они приостанавливали свой бег, и, как-то ласково, просяще заглядывая ему в глаза, говорили: “Добрый день”, и снова бросались в бег. Другие школьники с безразличным видом подпирали стены.

Леонид Борисович вспомнил рассказанный случай знакомого корреспондента, происшедший с ним в Козятинском доме-интернате.

…На дворе стояла весна. По аллее интерната шел паренек лет 12-14. на вопрос корреспондента, где найти директора, он ответил: Не знаю! А как его зовут? – получил тот же ответ: Не знаю! Сколько тебе лет? – Не знаю! Ну, а как тебя зовут? – Не знаю!

Встретившись с директором, он рассказал ему этот эпизод. И надо такому случиться, что через два месяца корреспондент опять побывал в этом интернате и случайно встретил того же подростка.

– Ну, как тебя зовут? – поздоровавшись, спросил корреспондент. – Пэтя! А директора? – Виктор Петрович! – громко произнес подросток. А сколько тебе лет? – 14!

– Виктор Петрович, – поинтересовался корреспондент у директора, как Вам удалось за два месяца добиться такого успеха?

– Не знаю! – ответил директор.

Леонид Борисович улыбнулся. Он шел медленно по коридору, с интересом рассматривая на стенах портреты знаменитых ученных. Но, когда его глаза пересеклись с глазами школьников, настроение у Жучкова испортилось. Он смотрел на худые, грязные, голодные лица детей и думал: “Неужели, это молодежь третьего тысячелетия, неужели это правнуки народа, победившего фашизм. Неужели, это для них сегодня по телевидению рекламируют толстый-толстый слой шоколада и молочные реки с Милки-вейс”. Он, переживший эпоху Брежнева, Горбачева, Кравчука, видевший, как ломался стереотип могучей державы под названием Советский Союз, чувствовал себя сегодня среди детей лишним. Куда девались веселые, радостные лица, смотревшие своими глазенками в светлое будущее? Куда исчезло это будущее, которому взрослые дяди и тети были готовы отдать весь земной шар?

Жучков подошел к группе детей.

– Ну, рассказывайте, двойки есть? – погладив по голове вихрастого, давно не стриженого паренька, – спросил он.

Школьник прижался к нему и как-то нежно и робко дотронулся к его руке. Почувствовав, что Леонид Борисович не собирается забирать свою руку, он еще теснее прижался к нему. В глазах ребенка стояли слезы. Он гладил Жучкова, будто спрашивая: “Ну, спроси меня, как я тут живу. Ведь у меня возможно тоже есть папа, ведь каждую ночь я прошу его побыть со мной. Он наверное добрый и ласковый, такой, как ты, но почему-то не приходит даже во сне”…

В этот день, запланированная встреча с директором школы-интерната у Жучкова не состоялась…

Он ехал домой, а перед глазами стояли дети, от которых пахло клеем, ацетоном и сигаретами.

“Неужели, все это происходит в моей независимой Украине. Ведь мы уже когда-то это проходили, строя модель развитого социализма, а потом и коммунизма. Нет, пока все миром не засучим рукава и не начнем хоть что-нибудь делать, с мертвой точки мы не сдвинемся. А сделать можно многое: можно в семью взять 1-2 детей, построить дом семейного типа, наконец купить готовый дом и взять на воспитание пять-шесть детей-сирот, окружив их заботой и родительским теплом.

Он так задумался, что и не заметил, как подъехал к дому.

– Чего такой грустный? – спросила жена. – Ты устал?

Леонид Борисович хотел отделаться молчанием.

– Ты расстроен?

– Да, немножко. Тут, понимаешь, какое дело: в школе-интернате был, такого насмотрелся…

Татьяна понимала Леонида. Ведь еще с молодости его отличала от других непоказная забота о ближнем, душевная теплота и мягкость характера, тесно переплетающаяся с его твердостью и принципиальностью. Поэтому она была уверена – все, что он задумал, обязательно воплотится в жизнь.

За два дня до поездки в Йоханестбург на всемирную конференцию “Миссия с народами”, куда его пригласил известный в христианских кругах прогрессивный пастор Алэн Плат из церкви “Доха Део”, Леонид Борисович уже твердо знал, о чем будет говорить.

Нет, он не будет просить денег для молитвенного дома, и даже не гуманитарную помощь для обездоленных. Ведь опыт показал, что нет необходимости каждый раз давать людям рыбу. Они привыкают, и уже воспринимают это как должное, как дар Божий. Наверное, стоит дать им в руки удочки, чтобы они ее сами ловили.

А будет говорить о голодных детях, ночующих в канализационных люках, на чердаках домов  и в подвалах, не знающих со дня рождения материнской заботы и ласки. Поделится своей идеей о домах семейного типа, куда брали бы детей с улиц, интернатов и детских домов.

…Когда Жучков закончил свое выступление и сошел с трибуны, делегаты еще долго аплодировали. А в перерыве обменивались визитками, предлагали свою помощь и поддержку. Уже в аэропорту, прощаясь, Алэн Плат еще раз крепко пожал руку Леонида Борисовича и сказал:

– Много не обещаю, но для первого раза выделим десять тысяч долларов.

Через неделю после возвращения Жучкова в Бердичев, пришла первая обещанная сумма.

Теперь перед Жучковым стояло две первостепенные задачи: покупка подходящего дома для сирот, а главное – подбора для них будущих родителей.

Леонид Борисович понимал, какую нелегкую и ответственную миссию берет на себя. Ведь это не на день-два, и даже не на год, а на всю жизнь… Тем более что дети в такой дом придут разные. У каждого из них в отдельности своя судьба и вместе с тем, как они похожи. Ведь объединяет их порой нищенское и унизительное положение, которое они вне зависимости от самих себя заняли в этом жестоком мире. Мире, где главным мерилом высоты своего общественного положения стоят главным образом деньги. Не ум, не честь, не совесть, а эти “ценности”, без которых, имея талант или свою неповторимую изюминку, им, ох как будет трудно пробиться вверх. Вверх от той жизни, где были пьяные родители, постоянные скандалы и побои, голодные и холодные дни и ночи, оставившие тяжелую зазубренку в самом ранимом детском сердце.

Поэтому Леониду Борисовичу и нужна была такая семья, которая могла бы найти ключи к под час обледенелому сердечку, растопить лед своей теплотой и душевностью в семейных отношениях.

– А если предложить семье Колодзинских взять на воспитание детей, – посоветовала Мария Ивановна Мельничук. – Вспомните, с какой нежностью и добротой они делились своим обедом с беспризорниками, когда Анатолий работал на железнодорожном вокзале. У меня до сих пор при этом воспоминании слезы наворачиваются на глаза.

Марию Ивановну он знал давно, еще с тех времен, когда она работала в одной из воинских частей города. Знал как честную, мудрую, принципиальную женщину. Она была для многих окружающих тем самым островком души, к которому притягиваются люди в наше нелегкое время. Ее друзья говорили: “Общаясь с Марией, делаешься чище и духовно богаче”.

Так, с легкой руки Марии Ивановны, Людмила и Анатолий Колодзинские стали в Бердичеве первыми родителями у детей-сирот, собранных со всего города.

К покупке дома Леонид Борисович тоже отнесся со всей серьезностью. Вечерами, просматривая газеты с объявлениями, он то и дело комментировал их:

– Таня, ты только посмотри на эти цены. – Дом находится на окраине и такой давней постройки, что наверное Ленин в нем газету “Искра” печатал, а просят денег, как за Исаакиевский собор!

– Главное не дом, – отвечала жена, – главное, чтобы дети не чувствовали себя в нем, как в штрафном батальоне.

Эпилог

Вот и остались позади, казалось бы, нескончаемые заботы, хлопоты, хождения по различным инстанциям, и как говорят в народе “обивание порогов” власти имущих всех рангов и уровней. Да, все это осталось в прошлом. И конечно проблемы есть, и они будут, ведь не все идет так гладко, как хотелось. Но… Есть уже самое главное. Есть семейный детский дом. И именно семейный.

Детей вне зависимости от своего возраста, характера, тех или иных способностей объединили в одну единую семью, в которой царит между всеми ее членами взаимопонимание, согласие и любовь.

Да, да именно любовь, которой, ох как не хватало в детстве. И сегодня в этой семье особое внимание уделяется именно духовному воспитанию. Помимо того, что каждый ребенок имеет право выбора занятий, будь то музыкальная школа, хореография или занятие компьютером. Главное, что ходят дети на такие занятия не по настоянию родителей, а по собственной воле.

Ведь кто, как не они видали своими глазами две полосы жизни. У них есть вера в то, что Бог не допустит того, чтобы черная жизненная полоса повернулась к ним опять.

Своей хорошей учебой, трудом, стремлением к прекрасному они по крупицам закладывают себе жизненный фундамент. И чем прочнее он будет, тем больше в дальнейшем они смогут добиться в жизни. И если бы каждая церковь, не зависимо от вероисповедания, открыла хотя бы по одному-два детских дома семейного типа, возможно со временем проблема трудных детей исчезла бы сама собой.