Командир батареи

Мне этот бой не забыть нипочем,
смертью пропитан воздух…
В. Высоцкий.

СТАЛИНГРАД

Такой массированной атаки с воздуха за два года войны у лейтенанта Скоблицкого еще не было. Воздух был пропитан смертью. А “Юнкерсы” все продолжали и продолжали бомбить. Справа от него, в метрах сорока, от прямого попадания бомбы горел деревянный сарай, на чердаке которого накануне он думал разместить корректировщика. Слава Богу, что внутренний голос подсказал не делать этого. Сделав еще один заход, “Юнкерсы” улетели. Наступила тишина.

Присыпанный песком, Ефим перевернулся с живота на бок и увидел, как к нему, пригнувшись, вприпрыжку бежал командир орудия Василий Белугин.

– Товарищ лейтенант, командира батареи тяжело ранило. Принимайте командование батареей на себя. Чувствую, что после бомбежки из-за посадки пойдут фашистские танки.

Скоблицкий и сам это чувствовал. Только вчера вечером слышал их гул.

– Какие у нас потери? – спросил он.

– Двое убиты и двое тяжело ранены.

– Значит так, быстро перекатываем орудия за овраг, маскируемся и готовимся к бою.

Доложив по телефону командиру полка майору Владимиру Кожевникову обстановку и попросив, чтобы прислали санитаров за ранеными, стал на новую огневую позицию перетягивать орудия. Пока перетягивали, подоспел и обед. Но закончить его не удалось. Из-за посадки показались танки. Их было шесть. Но они почему-то батарею Скоблицкого обходили стороной, направляясь к железнодорожному переезду, за которым были сосредоточены пехотинцы, доукомплектованные позавчера из народных ополченцев, еще не нюхавших пороха войны.

– Что делать? Что делать? – мысли одна за другой роились в голове. – Только бы не пропустить к ним. Решение пришло сразу: надо немцев отвлечь на себя.

– Батарея, к бою! Первый снаряд к первому орудию, второй – ко второму! Прицел… Огонь! – скомандовал Скоблицкий.

В гусеницу головного танка сержант Николай Справцев попал со второго выстрела. Танк завертелся на одном месте. Другой танк, прикрывая подбитого, стал разворачивать ствол пушки в сторону батареи. Пока Николай перезаряжал свое орудие, Скоблицкий вместе с сержантом Григорием Дибривным уже наводили другое в сторону противника.

– Григорий, быстрее! Быстрее, мать твою! – кричал Скоблицкий. – Давай, родненький! Быстрее давай! Огонь!

Башни на танке как не бывало. Остальные два, развернувшись, стали уходить за посадку.

– Ну, слава Богу. Удалось! – подумал Скоблицкий.

Оставшийся без гусеницы фашистский танк уже не мог вести прицельный огонь в сторону: ему закрывал обзор только что подбитый. И хотя он сейчас безмолвствовал, но в любую минуту мог открыть огонь. Чтобы этого не случилось, Скоблицкий принимает решение: добить раненого зверя. Вместе с командирами орудия Григорием Дибривным, Василием Белугиным, Николаем Справцевым выкатили орудие на более выгодную для себя позицию и почти в упор расстреляли танк.

– А ты у нас, Скоблицкий, храбрец! – кричал в телефонную трубку охрипшим голосом командир полка В. Кожевников, наблюдавший за боем. – Составь список отличившихся бойцов. А сейчас сворачивай орудия и меняй дислокацию! Назначаю тебя, лейтенант Скоблицкий, командиром батареи!

За этот бой у ворот Сталинграда бойцов наградили медалями, а лейтенанта Ефима Скоблицкого – первым боевым орденом Красной Звезды.

БРЯНСК

Лето 43-го под Брянском выдалось дождливым. В районе лесопильного завода болота было столько, что сапоги приходилось привязывать веревками, чтобы не потерять. Впрочем, привязывай или не привязывай, ноги настолько промокали, что холода уже не ощущали. И это подстегивало бойцов батареи Скоблицкого собирать на заводе бочки, двери, доски, все то, что могло пригодиться для изготовления плотов. Им казалось, что на той стороне Десны посуше. Изо дня на день ожидали приказа на форсирование Десны. И хотя дата и время форсирования были военной тайной, какое-то седьмое чувство подсказывало Скоблицкому, что это произойдет завтра на рассвете.

– Буду не я, – сказал он вечером за ужином командирам орудий, – если утром мы не будем в Брянске.

– А давайте, товарищ лейтенант, – обратился к нему Василий Белугин, – на ваши фронтовые сто грамм поспорим. Если утром форсируем, я вам свои отдаю, если нет, вы – мне. Согласны?

– Согласен!

Василий наперед знал, что выиграет, потому что командир не пьет.

На рассвете земля содрогнулась от грохота сотни орудий, прикрывающих форсирующих реку. И уже там, в Брянске, куда они ворвались, за обедом Скоблицкий подозвал к себе Василия.

– Ну, так где мои фронтовые?

– Так вы же, товарищ лейтенант…

– А вот сегодня выпью, выпью за вас, за то, что никого не ранило, не убило, выпью за то, чтобы и твой город Новозыбков взяли так быстро. Ведь до него всего лишь двенадцать километров, а Василий? Возьмем?

– Так точно, товарищ лейтенант!

– Выпью за твою мирную профессию учителя. Наливай!

Второй орден Отечественной войны II степени вручал Скоблицкому сам командир дивизии генерал Даниловскии.

– Тебя, Скоблицкий, награждаю не только за храбрость и отвагу, но и за то, что сохранил личный состав при форсировании Десны, а это редко бывает.

Шла война, и шел по ней со своей батареей командир. Дошел до Берлина. То, что не расписался на рейхстаге, не беда: не хотел стоять в очереди. А какой еврей любит очередь? Вот и Скобпицкий тоже. На карту войны, как и все, ставил свою жизнь. Беда в другом: приходилось писать похоронки женам, матерям, детям. Это для него было тяжелее, чем воевать. Одну из таких он держал в руках через сорок лет после Победы. Написанную и подписанную им.

ФРОНТОВЫЕ ДРУЗЬЯ

Когда в 1988 году Скоблицкого вызвали в Бердичевский горвоенкомат, он был немного удивлен: вроде и возраст не тот, чтобы призвать на службу, да и наград дополнительных не ожидал.

– А может, пенсию добавят? Интересно, что меня там ожидает, – шел и думал он.

А ожидало его письмо из Черкасской области. Писала дочь Ивана Дибривного, с которым он служил в одном полку: “Дорогой товарищ Скоблицкий! Ежегодно в День Победы мы все собираемся у отца за праздничным столом. Он рассказывает нам о войне, вспоминает фронтовых друзей и своего командира. Отец вспомнил, что до войны Вы жили в Бердичеве, и просил узнать Ваш адрес”.

Письмо очень взволновало Скоблицкого: ведь прошло более сорока лет, а фронтовой друг помнит его. И с селом Тимченки Черкасской области, где жил Дибривный, началась переписка.

Ефим Григорьевич с волнением вспоминает, как решил поехать к Ивану, как тепло его встречали. Приезд фронтового друга братьев Дибривных стал праздником для всего села. Было что вспомнить и рассказать за праздничным столом, накрытым в саду для односельчан, и Дибривному, и Скоблицкому. Минутой молчания почтили память брата Ивана – Григория Дибривного, который героически погиб во время боя. Тогда Ефим Григорьевич послал письмо жене Григория, в котором очень подробно написал о его подвиге, выразил свое искреннее соболезнование в связи с гибелью ее мужа. Это письмо она хранит до сих пор. На место Григория тогда он взял в батарею его брата Ивана.

Когда Скоблицкий вернулся в Бердичев, его ждала приятная новость – письмо от командира орудия батареи Николая Справцева. Потом объявился еще один командир орудия – Василий Белугин.

Через некоторое время они все собрались у Ивана Дибривного в селе Тимченки. Ветераны поклялись продолжать фронтовую дружбу до тех пор, пока будут биться их сердца. И свое слово сдержали.

А Ефим Григорьевич Скоблицкий, потерявший в войну отца, мать и младшего брата, сполна расплатившись с врагом, дошедший до Победы, ныне живет в родном Бердичеве. Ему, правда, и до сих пор очень больно, когда иногда слышит, что, мол, евреи внесли очень малую лепту в победу над фашизмом.

– А знают ли те, кто так считает, – говорит Ефим Григорьевич, – что с первых месяцев войны были уничтожены лучшие сыны и дочери моего народа. А те, что остались в живых, мстили врагу и за мертвых, и за живых, и за тех, которые родились после Победы. Это надо знать и помнить всегда.