Дер Нистер. Семья Машбер

Дер Нистер. Семья Машбер. (1939-1948). – Москва. 2010 (російською мовою).

“Семья Машбер”, opus magnum[1] писателя, – это исторический роман и семейная сага. В центре повествования – судьбы трех братьев. Первый – богач Мойше, который в начале романа находится на гребне успеха, но затем фортуна поворачивается к нему спиной. Второй – религиозный искатель Лузи. В образах Мойше и Лузи Дер Нистер воплощает два аспекта хасидизма — позитивное отношение к власти, общественному статусу и богатству, с одной стороны, и скептическое отвержение мирских благ и светского престижа – с другой. Третий, младший брат – “не брат, а несчастье” – Алтер, сумасшедший, пишущий письма библейским героям. На судьбы братьев влияет загадочный человек по имени Сроли Гол – нищий, пьяница и богохульник, с которым, однако, считаются все в еврейской общине, даже богачи.

Все действие романа происходит в городе N., за которым безошибочно угадывается “еврейский Париж” Бердичев в период экономического кризиса и кризиса традиционного уклада. Многомерная картина навсегда утраченной жизни воссоздана в романе с культурологической и этнографической точностью. В рамках семейной эпопеи рассказывается о жизни различных социальных групп – купцов и нищих бродяг, маскилов и браславских хасидов. На русский язык “Семья Машбер” была переведена в начале 1960-х гг., но в связи с окончанием “оттепели” так и не была издана до сих пор.

Мистика Скрытого

Книги этого советского писателя иллюстрировал Марк Шагал; его романы выходили в Европе и Америке. Однако, в отличие от других авторов, писавших на идише, например, Шолома-Алейхема и Давида Бергельсона, Дер Нистер до недавнего времени на русский почти не переводился. По идеологическим, в первую очередь, причинам.

Другие крупные еврейские авторы были безоговорочными реалистами, притом с социально-критическим уклоном, и это импонировало советской власти. А Дер Нистер начинал как декадент — отчасти символист, отчасти экспрессионист, и даже когда в зрелом творчестве обратился к реалистическому роману, модернистская нота отчетливо звучала и там. Интерес Дер Нистера к еврейской культуре, его участие в Антифашистском Еврейском Комитете[2] и, наконец, призыв к родителям-евреям отдавать детей в национальные школы привели не только к замалчиванию его книг, но и, фактически, к смерти — в 1949 году Пинхас Менделевич Каганович был арестован по обвинению в буржуазном национализме. Меньше года спустя он скончался в лагерном лазарете.

Псевдоним “Дер Нистер” — “Скрытый” — оказался пророческим. Правда, писатель, которому был близок хасидизм, принял это имя в честь особенных “скрытых” цадиков, совсем не имея в виду, что и сам окажется скрыт от читателя.

“Семья Машбер” — восьмисотстраничная сага о банкротстве и падении богатой еврейской семьи с символической фамилией Машбер — “кризис, перелом”. За несколько месяцев богач Мойше Машбер, за чьим субботним столом собиралось полгорода, превращается в банкрота и попадает в долговую тюрьму, а его близкие один за другим заболевают и умирают.

Если провести некий условный вектор еврейской литературы от Шолом-Алейхема — вестернизированного классика реализма — к мистику, почти сказочнику Агнону, Дер Нистер окажется ближе к последнему. Из европейских же писателей Дер Нистер ближе всего Гофману. “Семья Машбер” описывает повседневность, полную чудес, волшебных совпадений, населенную диббуками[3] и двойниками. Еврейская мистика, каббала, чудеса — едва ли не центральные мотивы, хотя сам Дер Нистер позиционировал “Семью Машбер” как окончательное обращение к реализму.

“Я имею в виду своего двойника, вроде диббука, своего спутника, которого я однажды увидел во время трапезы. Он сидел за столом как раз напротив меня, оборванный, босой, напоминая одного из тех, с которыми я общался в разгульный, босяцкий период своей жизни. Он так неожиданно явился, что я, увидев его, долго протирал глаза, желая убедиться, вижу ли я его в действительности, или зрение меня обманывает. А когда убедился, что зрение меня не обманывает, я поначалу очень испугался, даже сплюнул, как сплевывают при плохой примете или после дурного сна. Но оборванец не обратил на это никакого внимания и продолжал спокойно сидеть за столом.

Первые минуты он только глядел на меня и молчал, потом завел разговор. Мало-помалу он втерся ко мне в доверие, и мы стали друзьями-приятелями. С той поры он не отступает от меня ни на шаг, во всем держится со мной заодно, делится со мной хорошим и плохим, и я уже так привык к нему, что, когда долгое время его нет, я чувствую, что мне чего-то недостает“.

Для еврейских писателей — предшественников и современников Дер Нистера — необходимость интеграции евреев в европейское культурное пространство казалась бесспорной, хотя при этом они отнюдь не призывали порвать с иудаизмом. Их герои живут в провинциальном мирке, но все-таки он принадлежит Европе или Америке; самые просвещенные играют в театре или учатся в Сорбонне. У Дер Нистера ничего подобного нет. Описанный им город — часть замкнутого еврейского мира, с иноверцами возможны только деловые контакты. Это мир простых людей, честных, верующих, но при этом — косных, не готовых к изменению или инакомыслию. На дворе конец ХIХ века, но жители города только-только прощаются с затянувшимся еврейским Средневековьем. Они подвергают остракизму равно сторонников иудейского Просвещения — Гаскалы, и хасидов брацлавского направления, сторонников рабби Нахмана, равнодушных к нуждам материального мира и не делающих различий между богатыми и бедными.

Собственно, это вообще мир не западный. Мир Галута в изображении Дер Нистера предстает пестрым восточным шатром на окраинах Европы, и в нем почти нет разницы между сефардами[4] и ашкеназами[5].

“Понаехали люди из далеких краев и стран, какие-то странные посланцы, прибывшие из странных мест — из Иерусалима и Цфата, из Турции и Йемена, из Персии, Алжира, Марокко… Одни с навороченными белыми шалями на голове, другие в овчинных малахаях, все — в длиннополых до земли кафтанах, с вьющимися, длинными, спускающимися чуть ли не до пояса пейсами, иные — с бритыми головами и с усами. Все говорили на каком-то искаженном древнееврейском языке, вроде арамейского, вызывавшем у жителей города смешанное чувство страха и уважения“.

Братья Лузи и Мойше Машберы в этом мире — свои. Они — потомки сефардов, даже молятся по специальному молитвеннику, а среди их предков были соратники Шабтая Цви.

“…род их старинный, он ведется от испанских изгнанников, от раввинов и чудотворцев. Их прадед, раввин реб Иоэль, — отец их деда и дяди Лузи. Умер он в молодые годы от непрерывных постов. Он сделался отшельником, из-за чего отец его жены обратился с жалобой к известному в то время цадику, но даже этот цадик не помог, и прадед умер отшельником. <…> А постился прадед — об этом рассказывали шепотом, словно по секрету, — чтобы искупить грехи своего отца, который, по слухам, принадлежал к братству Шабтая Цви“.

И Лузи, и Мойше — благочестивые евреи, столпы общества. Но со временем их взгляды на жизнь расходятся. Мойше полагает, что нужно следовать путем ветхозаветных праотцев — приумножать свое состояние и заботиться о сохранении рода. Такой же бесхитростной точки зрения на праведность придерживается и большинство жителей городка. А Лузи примыкает к общине рабби Нахмана, сначала возглавляет брацлавских хасидов в своем городе, а потом и вовсе уходит странствовать по свету. Глубокая религиозность не мешает Лузи понять и принять меняющуюся на глазах эпоху. Он единственный не осуждает ни тех, кто стремится к просвещению, ни тех, кто в отчаянии отворачивается от заповедей Торы и публично провозглашает себя атеистом. Дер Нистер считает, что будущее – в сочетании веры и благородной терпимости.

Вместе с Лузи отправляется путешествовать и Сроли Гол – самый интересный персонаж романа. Нищий бродяга без крыши над головой, спит, где постелят, ест за столом прислуги в домах милосердных богачей. При этом Сроли и сам — тайный богач, но милостыню умеет творить так, что облагодетельствованные бедняки даже не догадываются, кто их спаситель. Однако Сроли Гол — отнюдь не безоговорочный праведник. Он страдает раздвоением личности и сам не знает, чего в его душе больше — зла или добра; обитает в полуреальном-полумистическом мире – это его преследуют диббуки и призраки. По сути, Сроли Гол – еврейский Ходжа Насреддин, который говорит притчами и загадками, и жители местечка не понимают, кто перед ними — мудрец или дурачок. Постороннему взгляду и сами жители безымянного города кажутся чудаками — с их странными ценностями, обычаями и суевериями, добровольной изоляцией от нееврейского мира и нежеланием замечать движение времени.

Замкнутый, таинственный мир Галута исчез не только в результате исторических катаклизмов, войн и революций. Просвещение, ассимиляция и интеграция евреев в европейскую культуру, светский сионизм — все это привело к тому, что в 1934 году, когда Дер Нистер только начал свой грандиозный роман, еврейский мир уже изменился, и старый Бердичев писателю пришлось восстанавливать по детским воспоминаниям, рассказам и архивам. И подобно тому, как Исаак Башевис Зингер в своей “Семье Мускат” воссоздавал довоенную еврейскую Варшаву — город, которого больше не будет, — Дер Нистер в “Семье Машбер” воскрешает целый еврейский мир, каким он был на протяжении столетий.

Евгения Риц,
8 декабря 2009 года

[1] Magnum opus — в искусстве лучшая, наиболее амбициозная работа писателя, художника или композитора.

[2] Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) — общественная организация в СССР, образованная органами НКВД в начале 1942 года при Совинформбюро из представителей советской еврейской интеллигенции для пропагандистских целей за рубежом.

[3] Диббук (идиш ‏דיבוק‏‎ — дибук, от иврит — прилепившийся) — злой дух в ашкеназском еврейском фольклоре, являющийся душой умершего злого человека.

[4] Сефарды (ивр. ‏סְפָרַדִּים‏‎ “сфарадим”, от топонима Сфарад (‏סְפָרַד‎‏‎), отождествляемого с Испанией) — субэтническая группа евреев, сформировавшаяся на Пиренейском полуострове из потоков миграции иудеев внутри Римской империи, а затем внутри Халифата.

[5] Ашкеназы (ивр. ‏אשכנזים‏‎, ашкенази́м; ед. ч. ашкенази́) — субэтническая группа евреев, сформировавшаяся в Центральной Европе.