Шнеур, Бараш и кино

Изо всех искусств для бердичевлян важнейшим всегда было кино. А в кинотеатр имени Фрунзе любители кинематографа приходили, как европейцы – на кинофестиваль в Канны. Разница была лишь в том, что в Канны съезжались на престижных иномарках и по пригласительным, а тут надо было выстоять в очереди за желанным, маленьким, голубеньким билетиком, чтобы при входе в кинозал его надорвала контролер Надя Кайгородцева. Но эти мытарства в очереди стоили того, чтобы устроить себе праздник за пятьдесят копеек, покрасоваться перед началом фильма в фойе кинотеатра.

В коридоре, на стенах, висят портреты ваших знакомых и незнакомых актеров. Вы ими любуетесь, но в душе у вас скребут кошки:

– Ну, почему я не такой? Почему им – все, а нам – серые будни и длинные очереди?

Но как только вы слышите в фойе чарующий, гипнотизирующий голос красивой, чернявой, пышногрудой Анны Шнеур, вы обо всем забываете.

Ах, как она пела о том красивом принце, который обязательно к вам приплывет или приедет и влюбится в вас. И под соло на трубе Михаила Бараша у вас щемило сердце, а на глазах появлялись слезы. Слезы любви и радости. Вы тихонечко вытираете их кончиком платочка, чтобы, не дай Бог, их увидели соседи слева или справа. Но они этого не замечали, потому что с ними творилось подобное.

Вот, сняв очки, вытирает слезу Оля Яцюк. Песня напомнила ей, как она после окончания пединститута встретила в райкоме комсомола своего чуть курносого принца. Она не так пришла на просмотр фильма, как на волшебный голос Шнеур и серебряную трубу Бараша.

А вот между рядами на свободные места проходит красивая пара Пантелеевых с дочуркой Жанной. Леонид – преподаватель физкультуры машиностроительного техникума, Галя – молоденький библиотечный работник только что открывшейся библиотеки имени Горького. Их красота исходит откуда-то изнутри, а потом переходит на внешность. Казалось, что они только что сошли прямо с подиума. Со стороны она выглядела слабой возле него. Но так себя может чувствовать только женщина рядом с сильным мужчиной.

После каждой песни фойе взрывалось овациями. Особенно в этом усердствовал маэстро Михаил Либензон. Кто-кто, а он толк в музыке знал. Кроме педучилища, Дома пионеров, где он преподавал музыку, он еще умудрялся давать платные уроки на дому. Он мог долго-долго аплодировать, размахивая при этом так широко руками, что прически женщин, сидящих рядом с ним, меняли свой первоначальный вид. После этого он нес цветы и клал их у ног Шнеур, при этом несколько раз кланялся почему-то зрителям, а не певице.

Поговаривали, что Либензон делал все это, чтобы на него обратили внимание. Но я этому не верил. На него и так обращали внимание: его всегда любили красивые женщины. А когда он покупал в сороковом магазине конфеты на пять рублей и раздавал их детям, то на вопрос “Зачем он это делает?” всегда отвечал, что, может быть, среди них есть и его.

Когда в фойе появлялись Анатолий и Алла Верминские, на него смотрели, как на Героя. Еще бы. Проехать на мотоцикле ИЖ-49 с огромной скоростью по “стометровке”, бросив руль, и сделать “ласточку” под силу было не каждому. Такое только можно было наблюдать на колхозном рынке в гонках по вертикальной стене у заезжих артистов. Но там – за деньги, а тут – бесплатно.

Алла всегда была одета строго, дипломатично, со вкусом, всегда излучая особую энергию. Она не раз замечала испепеляющие взгляды мужчин. Это не прошло и с годами. И сегодня, проходя улицами Бердичева, многие мужчины останавливаются при встрече с ней.

Пока женщины наслаждались божественным пением и музыкой, сильный пол, состоящий из настоящих мужчин, штурмовал прилавок маленького буфетика. Свеженькое бутылочное пиво с красными вареными раками размером в две ладони магнитом притягивали их. Здесь же можно было встретить начальника СМУ-76 Гришу Хуторянского, мирно беседующего за кружкой пива с прокурором города Борисом Юмагуловым. Если Хуторянского притягивали раки, то Юмагулова – свежая, тонко нарезанная колбаса из конины, которую он обожал.

Когда в буфетик заходил Абрам Лившиц – начальник ситроцеха винзавода, Юмагулов старался не попадаться ему на глаза. Он хорошо знал веселый, тонкий, еврейский юмор Абрама.

– Гриша! У меня на балконе опять пропал чистокровный буденновский рысак. Ты, случайно, не знаешь, чьих рук это дело?

– Спроси у прокурора!

– А где же его искать? – делает вид, что не замечает Юмагулова.

– Так спроси у его жены.

– А где его жена?

– Очаровательная Софочка слушает не менее очаровательную Анну.

– О! Борис! – Абрам делает вид, что только сейчас заметил прокурора. – Уничтожаешь вещественные доказательства? Бери пиво, и за свой буденновский рысак я буду молчать, как рыба об лед. Считай, что я его списал.

Через минуту-другую они за пивом мирно продолжают прерванный разговор. И так, невзначай, не навязчиво напрашиваются к Абраму на вкусный, аппетитный еврейский струдель, который так умеет печь лишь его жена Броня.

Десятый, одиннадцатый ряды большого зала всегда бронировались для элиты города. Этими местами распоряжался сам директор кинотеатра Иван Иванович Коваленко. Тут сидели городское начальство, знатные люди, передовики производства, у которых не было времени стоять в очередях. Здесь, в зале, вы могли запросто похлопать их по плечу и так же по-простому, пренебрежительно, с сарказмом, громко, чтобы вас услыхали от первого до последнего ряда, небрежно заметить:

– Валерий Никодимович! Ваша шляпа мешает мне смотреть фильм. Я же покупал билет на последние пятьдесят копеек не для того, чтобы любоваться вашей шляпой.

Шляпа, конечно, вам вовсе не мешала, но вы заставили первое лицо города понервничать, как вам казалось, унизить, да еще и извиниться перед вами. Хотя Валерий Никодимович так был увлечен фильмом, что все ваши требования выполнил машинально. Но вы-то чувствовали себя победителем.

Так было. В те далекие годы в кинотеатр приходили, как ходят к другу в гости. Здесь можно было увидеть все новинки моды. Здесь успевали не только посмотреть новый фильм, но и обсудить все городские новости и сплетни: кто, где, когда. И если кто-то из постоянных зрителей пропускал хоть один стоящий фильм, на следующий день он уставал отвечать на вопросы: “Как? Вы не были в кино? Почему?”

Летело время, летели годы. Телевизор все прочнее входил в наш быт, вытесняя кинотеатр из нашей жизни. Мне иногда так хочется выбросить его через окно и пойти в кинотеатр имени Фрунзе, нет, не сегодняшний, а тот – кинотеатр моей молодости. Чтобы увидеть стоящий фильм, чтобы послушать Анну Шнеур и Михаила Бараша.