Скульптор

Автору памятника Тарасу Шевченко
в Бердичеве Петру Моисеевичу
Криворуцкому посвящается.

ДЕКАБРЬ, 1986 ГОД.

Железнодорожный вокзал Бердичева встретил Криворуцкого сухим, крепким морозом. Для его астмы это совсем не подходило. Отвернувшись от ветра, он несколько раз впрыснул в рот ингалятором и, закутавшись шарфом, быстрой походкой направился на автобусную остановку, где его должен был встречать Хилюк.

– Да, ничего на вокзале за эти годы не изменилось, – подумал он. – Правда, появились новые киоски и магазинчики, но и в Ленинграде они растут, как грибы после дождя. А остальное – как было, так и осталось.

Сзади него время от времени с грохотом пробегали товарные поезда и электрички, а справа небо временами высвечивалось в темноте. То работал трудяга “Прогресс”. Остатки тепла, вынесенные из вагона, ушли. Стало холодно. Из-за угла вокзала налетел довольно резкий ветер. За киоском, наверное, от холода плакала кошка.

– Кис, кис, – позвал он. – Кис.

Кошка еще громче замяукала, но выходить не собиралась. Тогда Криворуцкий сам подошел к ней. Она сидела в картонной коробке. Просунул руку и погладил ее. Она перестала мяукать и потерлась о его руку.

– Пропадет ведь до утра, мороз крепчает. Придется в гости идти вдвоем, – подумал Петр Моисеевич и ласково сказал:

– Ну, давай, залезай под пальто. Тут согреешься. Подъехала “Волга”. Прижав кошку к груди и взяв в руки портфель, Криворуцкий поспешил в машину:

– Нас двое, Алексей Алексеевич! Поместимся?

…В родной город последнее время его тянуло все больше и больше. Да все не хватало времени. То выставки, то бесконечные командировки, презентации, конференции. Да и здоровье уже не то: подводит, все-таки седьмой десяток за плечами. А тут звонок из родного города: позвонил сын его друга детства Алексей Хилюк – в то время первый заместитель председателя исполкома:

– Забываете Бердичев? А мы вот помним земляка. Хотим вашу выставку организовать. Приезжайте, отдохнете, творчески поработаете. Вот сколько Героев Советского Союза и Героев Социалистического Труда есть в нашем городе. Их нужно увековечить для потомков.

Это, наверное, и подстегнуло Криворуцкого к поездке в родной город.

Кошка мирно спала у него на груди.

– Как назовем ее? – спросил Петр Моисеевич.

– Раз Вы ее нашли, то давайте назовем Находкой…

Утром был в исполкоме. В приемной сидели несколько человек. На вопрос “Есть ли Алексей Алексеевич?” ответили, что с минуты на минуту должен быть.

Вышел в коридор. Кто-то положил руку на плечо:

– Вот так встреча!

– Петя!

– Какими судьбами?

– Узнаешь?

– Постой, постой! Скоблицкий? Фима! Ты?

– Ну, конечно, я.

– Ну ты, Криворуцкий, даешь. Не стареешь.

– Старею, ты комплименты прибереги для девочек.

– Какими судьбами? – переспросил. – Да вот городское руководство пригласило. Хочу встретиться с ним.

– Ну, на завотдела культуры ты уже не потянешь: возраст не тот.

– А ты все шуточками, Фима. Доброе дело задумал Хилюк. Решил пополнить музей скульптурами знатных людей. А ты что здесь делаешь?

– В совет ветеранов зашел, хочу кое о чем посоветоваться. Ты где остановился? Вечером созвонимся. Не буду задерживать. Смотри, Алексей Алексеевич идет. Ну, будь здоров!

– Ну что? Заждались? – спросил Хилюк. – Проходите.

Пропустил Криворуцкого вперед.

– Раздевайтесь, пожалуйста, присаживайтесь. Чай, кофе? Согласны на мое предложение, Петр Моисеевич? Ведь Ваши работы есть по всему миру. А кто, как не Вы, поможет нам? Бердичевляне не простят ни Вам, ни мне, если не увековечим наших земляков. Ведь, кто не будет знать прошлого, тот не достоин будущего. Не вечные мы, все под одним Богом ходим.

Криворуцкий молчал, больше говорил Хилюк:

– Что для этого надо? Помещение для работы выделим во Дворце культуры завода “Прогресс”. Ведь Вы его еще не видели? Красавец! Шабельника помните? Его детище. Глину доставим Вам из Ленинграда. Согласны свой след оставить в Бердичеве?

И, не выслушав ответ, спросил Петра Моисеевича:

– Так когда приступаем? Ну, вот и договорились.

В МАСТЕРСКОЙ КРИВОРУЦКОГО

Первые три дня работа не клеилась: не давали зрители. Все хотели посмотреть не так на тех, кого лепил Криворуцкий, как на скульптора из Ленинграда. Ведь они его никогда не видели, а только слыхали о нем. Да и произведения его встречали только на открытках. А то, что скульптурный портрет “Некрасов на охоте”, “Материнство”, памятник Тарасу Шевченко, которые стояли и стоят в родном городе, вылепил он, узнавали от самого автора.

Это стало надоедать мастеру, и он попросил ключ от мастерской. Зрителей поубавилось.

В работу окунулся с головой. Если позирующие были не разговорчивы, в мыслях вспоминал свое босоногое детство, родную школу №9, Дом пионеров, где вместе с Ефимом Скоблицким постигал первые азы живописи, реку, где ловил в камышах жирных кобликов. И с таким энтузиазмом лепил, как будто боялся, что не успеет окончить работы в срок. В каждый кусок глины скульптор вкладывал частицу своей души, своего сердца. И спешил, спешил.

– Да не торопитесь Вы так, – говорил Алексей Алексеевич, который заезжал вечерами посмотреть на работу великого мастера. – Вся жизнь у Вас впереди, а мы так быстро Вас ни за что не отпустим.

– Не знаю, не знаю, предчувствие какое-то плохое, вот и тороплюсь. Когда молодой, то думаешь, что все запомнишь, еще успеешь многое сделать. Но с возрастом все стирается, забываешь подробности. Вот и тороплюсь. Наверное, пришло время подводить итоги моей работы, – невесело сказал Криворуцкий.

– Наговариваете Вы на себя, Петр Моисеевич. Ведь на Ваших фронтовых рисунках краска еще не высохла. А смотришь, и такое впечатление, что рисовали вчера с натуры.

– Кто пережил войну, тот никогда ее не забудет. Ведь писал Высоцкий:

“…И еще будем долго огни принимать за пожары мы. Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов…”

– Такое и у Вас. Да, время летит, и не успеваешь порой осмыслить, что все осталось далеко позади. Но я Вам приказываю, Петр Моисеевич, жить еще очень долго.

Оба рассмеялись.

– Да, Петр Моисеевич, забыл сказать. Уже выписался из госпиталя Герой Советского Союза Рывж. Сегодня после обеда будет у Вас. Я Вам о нем много рассказывал. Так что – встречайте.

– А ты, Виктор, оставайся, познакомишь с Всеволодом Юзуповичем, – обратился ко мне Хилюк.

Сверх всякого ожидания Рывж оказался человеком простым, без важности и фасона, которые рисовались Криворуцкому перед его приходом. Самой обыкновенной внешности. Правда, ростом чуть повыше. В движениях быстрый, и сразу было видно, что человек он общительный, разговорчивый.

– Вот Вы какой, – сказал Криворуцкий и протянул свою сильную руку навстречу вошедшему Герою.

– Присаживайтесь. Виктор, помоги раздеться.

– Ну, раз здесь пресса, то придется раздеваться.

– Что? Фотографировать будешь или в ученики пошел к Петру Моисеевичу? – спросил Рывж и пожал мне руку.

– Нет, готовлю фоторепортаж для газеты. Гляди и меня при жизни вылепит наш земляк, чтобы потом не тратиться, – сказал я, обращаясь к Петру Моисеевичу.

– Правильно говорю?

– Ты всегда говоришь правильно.

После этих слов все вместе дружно рассмеялись (со временем в память о нашей дружбе великий мастер изготовил бюст автора этих строк).

С Рывжем у Криворуцкого было много общего. Оба фронтовики. От пуль и осколков не прятались за спины товарищей. А пепла войны на всю оставшуюся жизнь наглотались. Так в разговорах и воспоминаниях рождался бюст Героя Советского Союза В.Ю. Рывжа.

Когда в студии появлялся заслуженный тренер СССР Виктор Алексеевич Лонский, то со стороны казалось, что встретились два спортсмена по прыжкам в высоту. В их бесконечных жарких спорах, в перерывах между работой роль учителя, тренера всегда была главной.

– Петр Моисеевич, – горячо доказывал Лонский, – в спорте решают не обстоятельства, их можно преодолеть, их можно создать. Лучшим доказательством тому служит само существование профессии тренера. Вы согласны?

– Виктор, добавь к этому, что тренер – это ядро, которое метать надо очень осторожно. Иначе оно может вылететь за пределы спортивной площадки. Или наоборот – не долетит до намеченной цели. Я говорю о том, с каким вдохновением ты будешь его метать. А вдохновение рождается в любви к избранной профессии. Тут случайных “тренеров” не может быть. Таких надо гнать с нашего общества.

– Согласен, Петр Моисеевич. Но, к сожалению, такие “тренеры” еще встречаются на жизненном пути молодежи. И это беда не только нашего общества.

С Героем Социалистического Труда Константином Вороной пришлось долго повозиться: трудно было передать его характер. Это объяснялось и тем, что он был немногословен, скуп в разговоре, замкнут. Но Криворуцкий нашел-таки выход, попросив его рассказать о работе литейщика якобы для его племянника, который хочет идти работать на литейный комплекс завода “Прогресс”.

И тут произошло чудо. Ворона с таким вдохновением, энтузиазмом рассказывал о своей работе, что Криворуцкий не успевал лепить черты его лица.

– Главное качество для литейщика, как и в другой специальности, – не останавливаться на достигнутом, – рассказывал Герой.– Если ты успокоился, то начинаешь стареть, как металл, который не несет нагрузки. А это уже болезнь, так называемая ржавчина. И тогда тебе не помогут ни кокиля, ни шаблоны. Ты уже не творец металла, ты – ремесленник.

Когда директор художественной школы Николай Софронович Яцюк увидел бюст Вороны, то был поражен его сходством с Героем.

– Я, Петр Моисеевич, много раз рисовал Ворону. Но так, как Вы его передали, мне никогда не удавалось. Ваша работа – это шедевр.

– Ты, Коля, преувеличиваешь. Я твоими работами не раз любовался и многое из них беру себе на вооружение. Ты характер и красоту человека передаешь, как никто другой. Вспомни, как в Ленинграде, в моей мастерской, тебя агитировали переехать на работу к нам. Квартиру обещали. Что ты сказал? Не помнишь? А я помню. Что твоя цель и задача в жизни – привить своим ученикам, бердичевлянам, чувство красоты. Но не той красоты, что выделяет из толпы, а той, которую надо нести в толпу. И это у тебя здорово получается. Ведь ты не просто передаешь черты лица, но и переживания, настроение, характер, рассказываешь о внутреннем мире человека, его надеждах.

– Спасибо, Петр Моисеевич, за добрые слова. Но именно тому, о чем Вы сейчас говорили, я у Вас и научился.

ДРУЗЬЯ ДЕТСТВА

Вторым домом после Ленинграда в Бердичеве для него была квартира его друзей детства Лившицов. И не потому, что Абрам и Броня встречали Криворуцкого как родного. Нет! Просто, эта семья умела, как никто, ценить настоящую дружбу, отзываться на чужую беду не по первому зову, а по велению сердца. Всегда деловая Броня, которая с детства считала главным женским качеством целеустремленность, постоянно твердила Криворуцкому, что когда женщина успокаивается на достигнутом, она стареет. А ведь так хочется в жизни успеть как можно больше, ведь неизвестно, что может случиться с тобой завтра!

Абрам всегда держал себя на уровне. У этой идеальной пары на первом месте всегда была еврейская верность друг другу. И все, что они ни делали в жизни, они делали для своей семьи. Даже в трудные минуты Абрама не покидал юмор. Порой, казалось, что уже не до смеха, но он находил в себе слова, вкладывал их в услышанный анекдот, и жизнь уже казалась не такой мрачной.

Все это нравилось Криворуцкому. Их жизнь была частицей и его жизни.

А чего стоили еврейский струдель и украинский борщ, которые так мастерски готовила Броня?! На этот запах на улицу Горького со всего города собирались голодные кошки и бездомные собаки, которых Броня тоже не обижала.

– Заберу у тебя, Анатолий, Броню, и пусть ездит со мной по белому свету. Я лепить буду, а она – готовить. А? – смеясь, не раз говорил Криворуцкий.

– В том случае, если она возьмет меня с собой, – в тон ему отвечал Лившиц, потирая свои больные ноги, которым было холодно даже в тридцатиградусную жару: сказывалась многолетняя работа в ситроцехе.

– Мальчики! А мальчики!!! Давайте к столу, – обращаясь к ним, позвала Броня.

– Петя, ты слышишь? Вчера Абрам на рыбалке в ятках на семь рублей карпа выловил. Так что сегодня на обед будет фыш. Мои девочки говорят, что он сам во рту рассыпается!

За кухонным столом уже сидели три их дочери – Клава и близняшки Лиза и Мила, аппетитно уплетающие за обе щеки карпа. Увидев Криворуцкого, они забыли о еде:

– Дядя Петя! Дядя Петя! А нам папа рассказывал, что Вам опять снилась война, и Вы снова прыгали с парашютом. Расскажите, как это было.

Криворуцкий сначала отнекивался, а потом, немного подумав, начал:

– Во время войны я был солдатом технической службы, не летал, ничего героического не совершал. Просто складывал парашюты… Полк нес большие потери. Обстановка сложилась так, что в воздух поднялся комиссар Фролов – и был сбит. Выбросился из горящего самолета, а парашют не раскрылся. Камнем упал комиссар на землю. Разбился… Все тяжело переживали гибель Фролова. Командир полка подполковник Васин вызвал меня. Разговор был краток:

– Ты готовил парашют?

– Я.

– Почему он не раскрылся?

– Не знаю.

– А я вот узнаю и собственноручно, слышишь, собственноручно тебя расстреляю!

Командир и комиссар были старыми боевыми друзьями.

– Я вышел от командира полка. Встречные летчики отворачивались, некоторые смотрели зло и презрительно. Я знал, что парашют был в порядке, но что сделать, чтобы вернуть доверие товарищей? Решение пришло неожиданно. Я вернулся к командиру полка.

– Разрешите обратиться! – отчеканил я.

– Ну? – тяжелый взгляд Васина, казалось, пригвоздил меня к месту.

– Разрешите мне прыгнуть с этим парашютом, – выдавил я из себя.

– А если разобьешься?

– Значит, я был виноват…

У Васина ходили желваки на скулах, пальцы барабанили по столу, молчание становилось невыносимым.

– Ну, что ж, – медленно проговорил командир, – разрешаю. Прыгай…

Самолет набрал высоту полторы тысячи метров. Я прыгнул затяжным прыжком… Навстречу стремительно приближалась земля… На аэродроме суетились маленькие фигурки людей. Резко потянул за кольцо.

За спиной – мягкий хлопок. Падение прекратилось. Над головой распустился большой зонт парашюта. На аэродроме летчики пожимали руки, потеплели их лица. Каждому, казалось, было совестно за недоверие к товарищу. Подошел командир полка. Обнял.

– Ну, не сердись, – только и сказал.

АПРЕЛЬ, 1986 ГОД

Как только в Бердичеве появились афиши, приглашающие посетить выставку члена Ленинградского Союза художников РСФСР П.М. Криворуцкого, сотни горожан пришли на ее открытие во Дворец культуры и техники.

Выставку открыл А.А. Хилюк:

– Вот и пришла та счастливая минута, которую так ожидали бердичевляне. Но особенно с нетерпением ее ожидал сам создатель этих шедевров. История скульптуры знает много великих мастеров: от скульптора древнего Египта Тутмоса – автора портретов легендарной Нефертити, древнегрецких скульпторов Фидия, Мипона, скульптора эпохи возрождения Микеланджело. К ним мы относим и нашего земляка Петра Моисеевича, главным объектом творчества которого всегда были и остаются люди…

Криворуцкий стоял рядом с Хилюком. В его глазах были слезы. Со стороны казалось, что великий мастер о чем-то думает. А в эти минуты перед его глазами проносилась, как кадры кино, его жизнь:

1935 год. В Бердичевском Дворце пионеров открывается скульптурная студия, где он твердо решает посвятить свою жизнь художеству.

1936 год. Поступает в Одесское художественное училище и одновременно посещает аэроклуб, учится в парашютной и летной группах. По окончанию ему присваивают звание – пилот запаса.

1940 год. Призыв на действительную службу в Красную Армию.

1941 год. Ленинградский фронт, тяжелые бои, а в перерывах между ними зарисовывает боевую жизнь своей части.

1945 год. Демобилизовавшись, поступает на скульптурный факультет Академии художеств в Ленинграде.

– …Его портретные зарисовки переносят нас в те грозные годы. И мастер передал настроение бойцов, их веру в Победу. На его работах будет учиться не одно поколение, – голос Хилюка вернул скульптора к действительности.

СМЕРТЬ МАСТЕРА. 11 ЯНВАРЯ, 1987 ГОД

День выдался морозным. Подъехав на своих “Жигулях” к Дворцу культуры, чтобы отвезти Криворуцкого на обед, я поднялся в мастерскую, где творил мастер. Дверь была приоткрыта.

– Петр Моисеевич! Только что видел Абрама Анатольевича с супругой, они пригласили на обед, так что собирайтесь. Машина подана.

– Сейчас, сейчас! – вытирая руки полотенцем, ответил Криворуцкий и продолжил: – А ужинать будем у Лонского, он утром заезжал и пригласил нас с тобой.

Медленно опускаясь по широкой лестнице на первый этаж, мы вспоминали о его выставке. Петр Моисеевич был в прекрасном настроении, шутил:

– Наконец-то свершилась моя мечта. У меня на родине состоялась выставка. Самая большая моя беда, а может, и самое мое большое счастье в том, что я перед своей жизнью, перед собой, художником, в начале 70-х годов поставил цель: подойти своим творчеством к вершине портретной скульптуры! Это потребовало от меня всей моей жизни, неимоверного напряжения всех духовных и физических сил, ума, чувства, знаний, опыта и каторжного труда. К 86 году я решил эту задачу! В портретах я подошел к тем вершинам, которыми владели великие мастера прошлых веков. А на это десятилетие я поставил такую же задачу, но в области тематических композиций. И опять это будет каторжный, фантастический труд. Согласен?

– Да, Петр Моисеевич, это будет титанический труд. Но раз Вы поставили эту задачу, значит – осилите!!!

– Да, Бердичев дал мне друзей. Ты видел Клаву Пекер? Больная, с температурой она сутками работала над моим каталогом. Но сделала, успела! Вот такие друзья, как она, ее сестра Аня Сигаловская, Семен Майданник, Григорий Положивец, и помогают мне жить. А какую неоценимую помощь оказал заместитель директора Дворца культуры Игорь Яцек! За время моей работы в Бердичеве он стал мне как родной, все проблемы (а ты знаешь, какие они возникают в работе) он старался решать. Ведь это он взял на “свои плечи” доставку скульптур для выставки и специальной глины для моей работы из Ленинграда. Помог изготовить специальные оригинальные подставки под скульптуры, многие из которых весили до 200 килограммов. Побольше бы таких друзей!

Бердичев дал мне жизнь, разбудил счастливые воспоминания о детстве и отрочестве. Вот почему я до сих пор люблю этот город, тянусь к нему и дарю ему свое самое дорогое – творчество!!!

Спустившись в фойе, мы подошли к гардеробу:

– Я перезвоню Лившицу, скажу, что мы уже выезжаем, – взяв телефонную трубку в руки, сказал я и повернулся к Криворуцкому, лицо которого как-то странно побелело.

– Виктор, – хриплым голосом сказал он, – помоги. И, обняв меня, Криворуцкий стал оседать.

– Помогите! На помощь! – крикнул я, стараясь положить его на длинную скамейку возле гардероба. – Вызывайте “скорую помощь”!

Достав у Криворуцкого из кармана ингалятор, несколько раз впрыснул ему в рот. На помощь мне подбежал Вася Келдыш – пожарник ДК.

До приезда “скорой помощи” мы по очереди с Василием массажировали ему сердце, делали искусственное дыхание. Но безрезультатно.

Приехала “скорая”. Врачи констатировали смерть. Окружившее нас работники Дворца культуры стояли оцепеневшие. Никто не хотел верить в случившееся. За моей спиной кто-то сказал:

– Творил красиво – красиво и умер…

ПОСЛЕСЛОВИЕ. АВГУСТ, 2001 ГОД

Мы идем с Алексеем Алексеевичем Хилюком по тесным комнатам городского музея. Справа и слева скульптурные портреты наших земляков – бердичевлян.

– Скоро переедет музей в другое здание. Запланировали открыть галерею работ Криворуцкого. Ведь он так мечтал, чтобы в Бердичеве была картинная галерея и чтобы там экспонировались его работы. Хотел, чтобы они приносили духовную и эстетическую радость людям. Мы у Криворуцкого в неоплатном долгу и волю его выполним. А в будущем, даст Бог, в доме по улице Свердлова, где родился великий скульптор, откроем его мемориальный музей, – сказал Хилюк и добавил:

– Он это заслужил.

Действительно, Петр Моисеевич Криворуцкий заслужил, чтобы о нем и его творчестве знали не только современники, но и те, кто будет жить после нас. Верю, что со временем появятся в Бердичеве и музей, и галерея работ этого великого скульптора.