Горенштейн Ф. Бердичев. – М, Текст, 2007.
Фридрих Горенштейн – известный писатель, за неимением литературного будущего в СССР вынужденный эмигрировать в Германию. В сборник вошли повесть “Маленький фруктовый садик”, рассказ “Искра” и пьеса “Бердичев”, которая, по мнению критиков, входит в сокровищницу мирового еврейского искусства. Главная героиня Рахиль вместе с другими действующими лицами – евреями, русскими и украинцами – проживает на сцене более тридцати лет.
Бердичев – Москва
На одном полюсе еврейского глобуса находится Париж, на другом – Бердичев. Это города-антиподы. Если про парижских евреев нам многое объяснил Сартр, то про Бердичев – Фридрих Горенштейн в пьесе, которая так и называется: “Бердичев”. Вот отрывок (не то чтобы самый характерный – в этой пьесе нет кульминаций, в Бердичеве люди стареют и даже умирают, но измениться ничего не может):
Рахиль: Ты дурак… От так, как я держу руку, так я войду к тебе в лицо. (Кричит громко и визгливо) От так, как я держу руку, так я войду к тебе в лицо!.. От так я дам от себя!…
Злота (кричит): Боже мой, боже мой! (Хватается руками за волосы).
Рахиль: Чтоб он подавился… Без ног чтоб он остался…
Злота: Боже мой, Боже мой, зачем ты его так проклиинаешь?
Рахиль: Уйди, чтоб тебе не видать… Вы мою жизнь погубили. Если б я жила отдельно с моими детьми, все было бы иначе… Уйди, чтоб тебе не видать…
Злота (тихо): Почему я не умерла… Сестра моя умерла, а я живу…
Рахиль (всхлипывая): Дети, я сейчас вам дам хороший суп с мука и говяжий жир… Зоя, ты любишь погрызть косточка?
А вот как гуляют обитатели Бердичева:
Григорий Хаимович: “Лоз хыбен хавер Сталин ай-яй-яй-яй”.
Рахель (подхватывает): “Фар дем лыбен, фар дер наем, ай-яй-яй-яй”.
Миля (переводит): “Пусть живет товарищ Сталин, ай-яй-яй-яй. За жизнь за новую, ай-яй-яй-яй”.
Кроме фольклора, в Бердичеве имеется также поэзия в лице местного поэта Макзаника: “Страна советская большая, нет в ней бесчисленных врагов, живет прекрасно, расцветая, среди полей, лесов, лугов. А если враг захочет снова Россию пеплом всю обжечь, не надо им влезать в Россию, им надо голову беречь”. Любовь к России Макзаник унаследовал от отца-журналиста, который еще в доперестроечные времена предвосхитил самые последние веяния насчет закрытия сионистского проекта: “Вы читали недавно его большую статью “Жертвы сионизма” про евреев, которые уехали из Житомира в Израиль, а теперь хотят вернуться обратно?”.
При ближайшем рассмотрении бердичевская культура оказывается не столь далека от столичной, как кажется с первого взгляда. Во всяком случае, гораздо ближе, чем хотелось бы признать столичным евреям. Но ведь и они в каком-то поколении родом из Бердичева.
Для полноты картины следует упомянуть, что в Бердичеве была когда-то культура совсем другого свойства. В пьесе Горенштейна об этом не сказано ни слова, но когда-то Бердичев называли “Волынским Иерусалимом” (как и сейчас Вильну называют “Литовским Иерусалимом”). Здесь жил, умер и похоронен известнейший хасидский праведник и учитель рабби Леви Ицхак бен Меир ми-Бердичев, прозванный на идиш Дербаремдикер (Милосердный), герой многочисленных хасидских легенд, самая известная из которых (ее пересказывает, в частности, Мартин Бубер в своей книге о хасидизме) – о том, как рабби Леви-Ицхак бесстрашно вызвал на суд самого Всевышнего – за слишком суровое (как он считал) отношение к евреям. Из мидрашей известно, что в древности великие праведники, бывало, вызывали Всевышнего на суд и требовали пощадить людей, которым было назначено умереть. Никому из них – ни Аврааму, ни Моисею – не удалось выиграть тяжбу со Всевышним. А рабби Леви-Ицхак выиграл суд! Эта история много раз была описана в художественной литературе. Самые известные произведения о рабби Леви-Ицхаке – поэма Залмана Шнеура “Новый суд рабби Ицхака из Бердичева” и пронзительное стихотворение Ури Цви Гринберга из книги “Рховот га-нагар” “В конце всех путей стоит рабби Леви-Ицхак из Бердичева и требует ответа у Всевышнего…”. После перестройки началось паломничество в Бердичев – десятки тысяч евреев со всех концов мира приезжают помолиться на могиле рабби Леви-Ицхака. В Умань, на могилу рабби Нахмана, правда, ездит еще больше народа, но Бердичев тоже не обделен паломниками.
А еще в 19 веке в Бердичеве была одна из немногих дозволенных царской администрацией типографий, где издавались книги на иврите. В том числе многие важные сочинения по каббале.
Знают ли герои Горенштейна о том, в каком святом месте они проживают? Нет. Знает ли об этом автор? Нет.
Бердичев Горенштейна – страшный, убогий. Язык – тоже убогий, даже сочных идишских выражений, даже идишской напевности в нем нет. Это в основном испорченный русский. Монотоннно повторяющиеся безобразные клише: “Вот так, как я держу руку, я войду к тебе в лицо”. Может, это и гениальная пьеса (как пишут критики), но очень уж жуткая и беспросветная.
Кто-то из христианских авторитетов, полемизируя с евреями, утверждал, что человека может осквернить не то, что входит в уста (имеется в виду кашрут), а то, что выходит из уст (то есть слово). Бердичевские евреи у Горенштейна скверны и так, и этак. В их уста входит свинина и выходят проклятия близким и статьи “Жертвы сионизма”. Эти люди не собираются за торжественно убранным пасхальным столом, чтобы поговорить о рабстве и свободе и вкусить от чистого “хлеба бедности”. Их рабство безысходно и тотально. Их скверность невинна, потому что им не с чем ее сравнивать. Даже Катастрофа не становится трагическим очищением и не возвышает, о ней упоминается в ряду других неприятных событий – и все. Нет никаких внешних мерил, с которыми можно было бы сообразоваться. Из ценностей культуры упоминается французский Бальзак, которого почему-то понесло венчаться из Парижа в Бердичев. Рабби Леви-Ицхак из памяти стерся совершенно. Даже интеллектуалы (как местные, так и приезжие из Москвы) не упоминают ни о нем, ни о его могиле.
Но какие могут быть претензии к бердичевским евреям? В чем их можно обвинить? По ним дважды за четверть века проехался каток истории. Сначала советская власть искоренила всякое упоминание о рабби Леви-Ицхаке, потом пришли немцы и физически уничтожили тех, кто мог бы что-то вспомнить. Те, кто случайно выжил – это уже не народ, это “слинявшие схемы пограничных несчастий”, как выражался Бабель. Это последнее поколение, последние обломки чего-то, что когда-то было и перестало существовать. Кто-то из критиков назвал “Бердичев” эпической пьесой, имея в виду, очевидно, вызывающее отсутствие единства действия и времени (пьеса охватывает тринадцать лет из жизни одной семьи). Но какой же эпос без единства народной жизни как фона? Из пьесы Горенштейна очень хорошо видно, что культура не заводится “естественно”, сама собой. Культура требует тщательной каждодневной работы, обучения и тренировки, разрушить ее легко, а восстановить очень трудно. Может быть, и невозможно.
Но евреи, как известно, люди живучие. Молодое поколение евреев сбегает из этого кромешного мира и заново усваивает культуру. Но это уже другая культура. Та, которая была – невосстановима. Внучка Рахили живет в Житомире и учится балету, искусству, “которого не знали наши отцы и деды”. Ее племянник Виля живет в Москве и – единственный из всех в целой пьесе – разговаривает на нормативном русском языке. Монолог Вили составляет потрясающий стилевой контраст со всей языковой тканью пьесы, и это одна из причин, почему он воспринимается как ее идеологический центр:
Виля: Вы свой бердичевский дом сами себе сложили из обломков библейских камней и плит, как бродяги складывают себе лачуги из некогда роскошных обломков автомобилей и старых вывесок. А Овечкис [адепт идеи универсализма – Е.Р.] живет в меблированных комнатах. Но скоро весь Бердичев переедет в меблированные комнаты, а библейские обломки снесут бульдозерами.
Рахиль: Так вы про квартирный вопрос с ним говорили?
Виля: Что-то в этом роде… По сути, про квартирный вопрос.
Рахиль: Ты таки прав. Я таки хочу переехать. У меня нет сил таскать ведро с помоями по лестнице.
Что же такое был этот “бердичевский дом”, горенштейновский идеолог не знает, и это незнание ему не мешает. Чтобы обрисовать, что было и что будет, он пользуется двумя общепринятыми символами, настолько стертыми и клишеобразными, что нет сомнений – они всплывают из какого-то коллективного бессознательного, а не прочитаны и не выучены. Но можно попробовать их расшифровать.
Что было – было здание, которое было символом единства еврейского народа и каким-то образом поддерживало само его существование. Это, конечно, Храм. Почему-то у Горенштейна этот Храм был выстроен не в Иерусалиме, а в Бердичеве. Затем, как положено Храму, он был разрушен и вот теперь город Бердичев населяют обломки, оставшиеся после крушения.
Что будет – будет воскресение и освобождение из рабства в виде экуменического синтеза пасхальных обрядов: “Взойдет всеобщее солнце и мы вместе позавтракаем крашеными пасхальными яйцами с мацой”. Исхода никакого не предполагается. Пленный ребенок далек от мысли перестать быть пленным, выйти из Египта, вернуться на родину и т.п. Вообще эти символы – не из его лексикона. Это не его мифы. Почему же в его монологе упоминается маца? Это не просто деталь еврейского быта, но символ – символ возрождения, которое не должно превращаться в Исход, то есть в вульгарное физическое перемещение из Египта в Страну Обетованную, а должно оставаться символом. В реальности же из Бердичева следует спасаться бегством непосредственно в Москву, затем можно повысить уровень и оказаться в Париже или в Берлине. Это уже не так существенно. Существенно, что это не Иерусалим. Ведь духовная родина русских евреев, как разъяснил Ефим-литературовед, – это литература. А литературой, в том числе и русской, очень удобно заниматься в Берлине. Там пособие продляют и продляют, и на него очень даже можно жить. А в Иерусалиме не очень.
Елена Римон.
Материал сайта “Эхо-ораним”,
http://echo.oranim.ac.il/print.php?id_news=195
Опубликовано в журнале “Окна-Вести”.
П’єса Фрідріха Горенштейна “Бердичев”
Московський академічний театр імені В.В. Маяковського, 2015, Россия, драма, 200 хв.
Режисер: Никита Кобелев.
У ролях: Татьяна Орлова, Татьяна Аугшкап, Игорь Марычев, Зоя Симонова-Кайдановская, Виталий Гребенников, Майя Полянская, Юрий Никулин, Елена Мольченко.